«Те более или менее посторонние люди, с кем она в последний день накануне отлета встречалась взглядами, смотрели на нее странно, будто не на нее, а сквозь…»
Сейчас, когда, сидя в удобном эргономичном кресле, обращенном к летному полю, я читаю эти строки, их пустые отрешенные взгляды больше не кажутся мне странными. Да и какая, к черту, разница, как они на нее смотрели. Она ушла и больше не вернется. Называя вещи своими именами, она меня предала; бросила на произвол судьбы – на руинах жизни, в которой мы с нею были единым целым. Я и сейчас не уверена, где заканчивалась она и начиналась я…
Я закрываю тетрадь и смотрю на силуэты самолетов, чьи грустные носы и неверные контуры, едва различимые в сплошной завесе тумана, свидетельствуют о том, что международный аэропорт, где я неожиданно для себя оказалась, расположен не в какой-нибудь экзотической стране, вблизи экватора, а в наших северных широтах, где туман такая же обыденная примета прежней жизни, как порывы шквалистого ветра и затяжные дожди. Не знаю, в какой точке земли, над каким океаном собирались эти излишки влаги, но мне, привыкшей пользоваться климатическими гугл-картами, захватывающими огромные пространства, сопоставимые с частями света, хочется думать, что и сам аэропорт, и его окрестности окутаны тем же самым туманом, в котором я и мои случайные попутчики сколько-то часов назад вылетали из Петербурга, и пока наш самолет, посверкивая огоньками на крыльях, похожими на огни святого Эльма, парил над облаками, этот серый сплошной туман шел за нами следом. Стлался по земле.
Наш рейс откладывали дважды – сперва на полчаса, потом еще на четверть; могло создаться впечатление, будто наземные службы петербургского аэропорта – в тщетной надежде, что туман вот-вот рассеется, – тянут время, не желая рисковать. Но и потом, когда мелодичный женский голос пригласил нас на посадку, – даже тогда у меня не было уверенности, что это решение окончательное; и что в самый последний момент его не отзовут.
Острое чувство ненадежности исчезло, как только наш самолет, разорвав густую завесу тумана, вырвался в высокие слои атмосферы, где никогда не заходит солнце. Девушка, сидящая справа от меня, зажмурилась и попросила опустить пластмассовую шторку. Я сделала это неохотно, с трудом оторвав глаза от сияющих, точно снежная целина, облаков. Восхитительное зрелище, от которого я отвыкла за эти годы, проведенные в четырех стенах и пустых надеждах, превозмогая то, что казалось невыносимо тяжким испытанием; мы еще не догадывались, что нам вскорости предстоит…
