Пять прямых линий. Полная история музыки

Это песня одного из самых возвышенных гениев всех времен.

Латынь здесь вымышленная. Если прочесть фразу с сильным баварским акцентом, то выйдет «Поцелуй меня в задницу».

Это шутка, которую Моцарт сочинил, чтобы подразнить друга.

В этой книге много говорится о возвышенных гениях. Но также и о другой музыке.

Наша история неизбежно включает в себя рассказ о великих сочинениях и великих судьбах. Однако в ней также предпринята попытка поместить эти судьбы в определенный контекст. Кто были эти музыканты? Как они себя вели? Как они зарабатывали на жизнь (или, скорее, как в случае с Моцартом, не зарабатывали)? Как их музыка соотносится с интеллектуальными, социальными и технологическими приметами их времени? Какую музыку слушали они сами? Что они пели в пивной после концерта? (Раунды[1] Перселла звучат еще грубее, нежели шутка Моцарта.)

Осмотрительный автор книги, подобной этой, неизбежно сталкивается с вопросом – есть ли вообще смысл прибегать к словам для описания такого невербального создания, как музыка? Согласно знаменитому высказыванию Элвиса Костелло, «говорить о музыке – все равно что танцевать об архитектуре»[2][3].

Но слова – это все, что у нас есть.

Однако, хотя некоторые музыкальные понятия имеют довольно точные и даже научные определения (то, что октава – это расстояние между двумя звуками при делении вибрирующей струны на две равные части, знали еще со времен Пифагора и не оспаривали), большинство ими не обладают. Слово «соната» (буквально «звучащее» или «сыгранное», в отличие от «спетого») может отсылать нас к шумным пьесам для ансамбля, написанным в начале XVII века венецианским композитором Джованни Габриели, или же к прихотливым внутренним сочленениям частей цикла, сочиненных Гайдном или Брамсом. Симфония может быть небольшим струнным фрагментом в начале антема