Я ехал в холодном пустом трамвае по бесконечной Бухарестской улице, стучал ногами друг о друга, пытаясь согреть замерзшие пальцы, слушал плеер и смотрел в окно на безрадостное заснеженное Купчино, ехать судя по всему надо было еще долго – только что проехали улицу Димитрова. На самом деле нужен мне был не этот трамвай, а другой-до метро Купчино, но я совсем замерз, пока стоял на остановке и решил сесть на первый же транспорт и уехать хоть куда-нибудь. Была половина одиннадцатого, торопиться мне было некуда, а домой на Петроградку я успевал в любом случае. Кондуктор – пожилая, толстая и слегка пьяная тетка – сказала что да, до метро, конечно, доедем, до Парка Победы, но как долго ехать, она точно сказать затрудняется, может двадцать минут, а может, и пятьдесят, но Парк Победы когда-нибудь будет, и она меня обязательно предупредит. Ехал я от Вики, она живет на самом краю города, в общаге в конце Бухарестской, через два дома от нее за дорогой, мойкой машин и гаражами начинается пустырь, где она, когда у нее плохое настроение, гуляет и «просветляется». Я опять предложил ей быть моей девушкой, делал я это регулярно, каждые 3—4 месяца и всегда получал отказ, и этот раз не стал исключением, впрочем, ничего другого я и не ожидал. «Нет, мы просто друзья, давай и дальше будем друзьями», все как обычно. К этим отказам я уже привык и с каждым разом переносил их все легче, так что настроение у меня почти не испортилось, даже напиться не захотелось – отказала и отказала, ну и насрать, подожду, еще может и передумает. Эх, Вика-Вика, как же мне все-таки добиться твоей благосклонности?
Друзья в общаге угостили меня очень хорошей травой и я был вполне доволен собой и окружающим миром, сидел, слушал музыку, смотрел в окно и совершенно ни о чем не думал. Напротив меня стоял в жопу пьяный мужик в испачканной чем-то белым куртке и криво надетой шапке, севший на улице Гашека, и, держась одной рукой за поручень, другой рылся в карманах в поисках денег. «Нет денег – иди пешком – кричала на него кондукторша – оплачиваем проезд! Еще и пьяный, заблюешь мне все тут! Оплачиваем или выходим!»
«Заплачу… есть деньги… зарплата… выпили с мужиками… бумажник не могу найти… до Белы Куна мне» – бормотал мужик. Мне было плохо его слышно сквозь музыку, и я уменьшил громкость. «С мужиками… зарплата… по маленькой… выпили… – повторял он – домой еду… на Белы Куна выходить». Трамвай остановился. «Проспект Славы!», – крикнула тетка непонятно кому, наверно мне, так как никого кроме нас троих там не было. Я сделал музыку на полную громкость. Двери уже начали закрываться, когда в вагон заскочили два парня, на вид настоящие скинхеды – голубые, в обтяжку, джинсы с закатанными штанинами, высокие тяжелые ботинки, куртки Bombers и, конечно же, бритые головы. Они что-то сказали кондукторше и сели передо мной. У одного на затылке была вытатуирована свастика, у второго – Saint-Petersburg готическими буквами. Уши у них были красными от холода. Хотя большинство таких парней – тупые и отмороженные скоты, способные лишь пить водку и бить толпой, а то и резать кавказцев и азиатов (чаще всего женщин и детей), то, что они в двадцатиградусный мороз ходят без шапок и с бритыми головами, всегда внушало мне уважение (смешанное, правда, с жалостью). Красные уши выглядели очень смешно, но смех я подавил – все-таки их двое, да и ботинки их весили килограмма по полтора – редкая голова выдержит больше одного удара, если пнуть от души, а пинать они как правило любят и умеют и повод для этого сойдет любой (например чей-нибудь смех, принятый на свой счет). Мужик тем временем нашел-таки свой бумажник, высыпал из него мелочь в ладонь тетке, та посчитала и (у меня в плеере как раз кончилась песня и я слышал их диалог) и сказала:
