В маленьком городе Скучново жил-был Иван, человек, который считал, что страдания – это новый черный. «Истинное счастье», – пророчествовал он, – «можно получить только через жертвы».
Оно и неудивительно, ведь у Ивана была дипломная работа на тему «Бета-эндорфины как побочный продукт мазохизма».
Каждое утро он начинал с того, что помещал себя в «институт самоистязания» – три часа в спартанских условиях тренажерного зала, где гремели веса, словно бункер под обстрелом. «Это укрепляет волю!» – твердил он, раскинув руки, как орел.
По пути на работу он заказывал кофе с названием «Агния Обломова»: горький, как его жизнь, и явно переэкспонированный. На работе Иван внимательно слушал жалобы коллег и, как кардиохирург, выделял самые утонченные страдания, превратив их в свой личный бизнес. «Зачем фокусироваться на радости, когда страдание так сладко?», – шутил он, подмигивая как плутовской кот.
При этом он умудрялся извлекать бета-эндорфины, как пчела мед – методом наблюдения за страданиями других. Его подруга Мария, увидев его новые привычки, сказала: «Иван, ты будто бы собрал всю печаль города и вывел из нее моду на здоровье». В ответ он пренебрежительно усмехнулся, как будто его покусали не мухи, а крысиные короли.
Шло время и Иван, погруженный в свой самоистязательный мир, достиг поистине виртуозного мастерства в превращении чужих страданий в личное развлечение. Его «бизнес» по извлечению бета-эндорфинов из горя коллег процветал, словно старый ресторан, где все блюда готовили исключительно из слез. Он не просто слушал их жалобы, он вникал в них с такой серьезностью, что мог легко бы сыграть роль опытного психотерапевта – разве что вместо помощи предлагал сопереживание, приправленное тонкой иронией.
Иван находил поэзию в каждодневных неудачах, как истинный переводчик человеческих эмоций. Например, пробки на дороге у него рифмовались с испорченным обедом, а задержка зарплаты становилась поэтической метафорой для внезапно нагрянувшего ремонта. Его «сопереживательный мазохизм», как он сам придумал, стал настоящим искусством, чем-то на грани симфонии страданий, где он исполнял все роли: композитора, исполнителя и, что самое удивительное, благодарного слушателя, долго хлопая в ладоши.
