Воробей в лазаретной клетушке,
я безумно похож на тебя.
На стене моей, видишь ли – Пушкин,
в головёнке – простор Воробья.
Я – как ты – по вселенным летаю,
в допустимых, конечно, слоях,
и простецкие гнёзда сплетаю,
не завидуя снам Соловья.
Тот актёр, спору нет, посильнее,
да и селится ближе к земле,
веря снам о своей Дульсинее,
ну, а та доверяется мне.
«Вора бей!» – все кричат в магазине,
если чью-то перловку клюю,
и поэтому в жалкой низине
устремляться я должен к Рублю.
«Вора бей!» – голосит злопыхатель,
если Пушкина видит в строке,
и врагу совершенно некстати
блеск пера в моей лапе-руке.
Я – как ты – эти самые перья
вынимаю всегда из крыла,
так велела прабабка Лукерья,
что крылатой и щедрой была.
«Вора бей!» – между тем, экс-приятель
истерит на стишок для жены —
ничего, что на прозу плевать ей,
и друг другу они не нужны.
Я – как ты – ударяюсь о стены,
но пока ещё всё-таки жив,
промышляю по разным вселенным,
от незримых до самых больших!
Иногда я подавлен и сломлен,
и спасает от кошек меня
неприятный, казалось бы, гоблин.
…Так недавно спасал тебя я.
Оклемался ты, правильно дышишь:
«чай-прощай», «жив-дыши», «чуй-прощу».
Так что – чайник поставлю и с крыши
вновь на волю тебя отпущу…
Вряд ли буду я знать, где ты, друже,
с кем ты делишь крупу или сныть,
но в строке, что вселенской не уже,
мы продолжим похожими быть.
