Сколько красивых мест, созданных на земле по воле Божьей, он мог бы увидеть во время своего "путешествия"…
Но, с другой стороны, если бы не этот поезд, словно символически олицетворяющий собой всю Россию, он бы вообще никогда не оказался так далеко от дома и в любом случае не увидел бы это величие природы. Так что, можно сказать, он почти ничего не потерял.
Правда, если бы ему довелось остаться на Родине, он был бы гораздо более счастлив.
Не то что бы он жалел. Это было просто несовместимо ни с его предыдущим жизненным опытом, ни с обязанностями, которые налагал на него сан. То, что произошло, нужно Богу, и когда Он счел возможным дать ему именно такой, самый трудный экзамен, одиночество и разлуку с Софией и дочерьми, он должен принести и такую жертву ради Отца нашего.
Если на ум приходила малодушная мысль о том, сколько радостных минут он мог бы испытать даже в этих, почти нечеловеческих условиях, когда бы с ним была семья, отец Адам по привычке обращался с молитвой к Господу Нашему Иисусу Христу, чтобы тот помог сохранить ему присутствие духа и смириться с неизбежным, достойно встречая его тяжесть во имя Спасителя.
Так, как делал последние тридцать лет, с того самого момента, когда больной, наполовину в бреду и лихорадке старший брат Владимир, прежде чем исчезнуть из его судьбы навсегда и неизвестно куда, вслед за умершими от горячки родителями, подбросил еще не успевшего заразиться от них шестилетнего Адася в ближайший мужской православный монастырь.
Рядом с ним в вагоне почти всегда сидели трое: старый, но еще сильный и крепкий на вид дед, помоложе, приблизительно его возраста и явно похожий на отца мужчина и исхудавшая женщина, жена последнего, видимо, беременная, ибо ей становилось плохо не то что от вкуса непонятной еды, которую ссыльным выдавали раз в день, а даже от взгляда на нее. Она почти ничего не брала в рот. Около себя женщина держала мальчика, на вид лет десяти – двенадцати. Взрослые больше молчали, даже на вопросы малого отвечая нехотя. Но это не был бы ребёнок, если бы даже в одичавшем своём окружении он не стремился бы найти хоть что-то интересное и светлое, донимая своей суетой не только родителей, но и половину тех, кто сидел дальше.
Отец Адам наблюдал за ним уже не первый день, с печалью и болью думая о том, что он уже вряд ли увидит и даже узнает, когда Верочка и Надейка станут такими же.
