Матёрый медведь грузной поступью выбрался из глухой чащобы на обочину лесной дороги, внимательно огляделся, чутко пронюхал воздух и окутался пеленою зыбкого марева.
Когда пелена марева рассеялась, на том месте, где только что был медведь, грузно топтался тяжеловесный немолодой мужик, высокий, кряжистый, бородатый.
*
Дорога была пустынной, но когда мужик дошёл до большого замшелого камня, перед которым она распадалась на два «рукава», перед ним, как из-под земли, возникли два разбойника с тяжёлыми дубинами в руках. За спиной мужика раздался оглушительный свист.
Обернувшись на этот свист, мужик увидел ещё двух разбойников с дубинами.
Все четверо разбойников медленно и зловеще стали надвигаться на путника, беря его в плотное кольцо.
Самый крупный из разбойников певуче и притворно жалобно прогундел:
«Мил человек! Подай сирым и убогим на скудное пропитание…»
Физиономии у разбойников были сытые, на них блуждало выражение наглости, звероватости и насмешливой глумливости. Им нравилась их игра с одиноким, безоружным путником. Они угрожающе помахивали дубинами и кривили губы в хищнических ухмылках.
«С паршивой овцы – хоть шерсти клок», – читалось в их требовательных взглядах.
Но не «паршивой овцой» оказался тот одинокий путник. Он окутался пеленою зыбкого марева, а когда марево рассеялось, там, где он стоял, появились четыре матёрых секача, каждый из которых застыл перед ближайшим к нему разбойником. Глаза у кабанов были налиты кровью, что указывало на приступ бешеной ярости и готовность к атакующему рывку.
Такая встреча с диким кабаном – это неминуемая смерть.
Дубиной от такого зверя не отмахнуться, бегством от него не спастись.
Разбойники выронили дубины и стали медленно пятиться.
Кабаны выжидали, раскаляясь от кипевшей в них ярости.
*
Что было дальше разбойники вспомнить потом не могли. Они простояли в бессознательном оцепенении до тех пор, пока дорога вновь не опустела.
Откуда вдруг появились и куда исчезли секачи?
Куда делся тот путник, с которого они хотели бы содрать «хоть шерсти клок»?