Я видел, как моя дочь горела в огне.
Инквизиторы привязали её к столбу и развели костер.
Языки пламени обгладывали её тело;
белоснежная, фарфоровая кожа обуглилась.
В ее глазах сверкали красные языки пламени,
и она издавала преисподний крик агонии.
Я не мог ничем помочь.
Собралась толпа зевак.
Чьи-то лица исказил ужас,
кто-то наслаждался зрелищем с довольной ухмылкой на лице.
Другие кричали: «Жги ведьму!».
Я же стоял беспомощно в стороне,
удерживаемый сильными руками двух дюжих молодых людей,
и мой вопль сливался с воплем моей дочери, горящей в огне.
Эдмунд Актон, 28 ноября 1486 год
(запись из дневника первооткрывателя)
На пути из Филадельфии в Централию
Соединенные Штаты Америки, штат Пенсильвания, на пути из Филадельфии в Централию.
Сентябрь, 1961 г.
Любая идеология необходима человеку единственно для того, чтобы примириться с мыслью о смерти. Смерть рисуется мне в виде чудовищного зверя, непобедимого врага, который притаился за углом и ждет случая напасть. Жизнь – ежеминутная битва со смертью, заведомо проигранная. Но куда более страшное проклятие – бессмертие, особенно, когда не знаешь, на что его употребить.
Грузовик двигался со скоростью 40 миль в час по направлению к Централии. Был пасмурный день, конец сентября. На мне был джемпер и легкий дождевой плащ из полиэстера цвета хаки. Сентябрь был еще теплым месяцем, но, в отличие от солнечной Филадельфии, Централия находилась на севере штата. За все время моего пребывания в этом мрачном городишке, я застал лишь несколько погожих дней.
Как только мы выехали из Филадельфии в сторону Централии, небо затянуло грозовыми тучами. Вскоре раздался раскат грома и хлынул ливень, который, впрочем, скоро закончился. Путь из Филадельфии в Централию составлял 115 миль и занимал примерно три часа времени. Водитель грузовика, подобравший меня на дороге, дымил как паровоз.
– До места не довезу, приятель. Я еду в Гордон, – признался бородач, выпустив кольцо никотинового дыма, когда я только сел в машину. – Там тебе придется высадиться.
В ответ я понимающе кивнул головой.
Мы проделали лишь половину пути, а он успел выкурить пять сигарет. Окна, как с моей, так и с его стороны, были опущены. Снаружи пахло дождем и мокрым асфальтом.
По радио в очередной раз крутили Hit the Road Jack в исполнении Рэя Чарльза. Моя мать любила эту песню и всегда, когда слышала ее, подпевала: «Проваливай, Джек, и больше не возвращайся!». Бородачу наскучил джаз, и он переключил приемник на кантри волну.