Утро в ежином семействе выдалось суматошное: мамочка затеяла генеральную уборку.
– М-да, – обречённо сказал папа Белобрюх, – мамочкина уборка хуже снежной бури. Как налетит! Потом не найдёшь ничего.
За это он был сослан на чердак, чинить старую прялку. Старшие дети трудились внизу: Люк, пыхтя, скоблил половицы жёсткой щёткой, Марита мыла высокие окна. Мамочка, повязав голову косынкой, отчаянно скребла на кухне казаны и кастрюли.
А Оскара отправили за черникой для пудинга. Идти надо было аж на Фиолетовую топь, но он не возражал. Во-первых, всё лучше, чем дома тряпкой махать. А во-вторых, Фиолетовая топь потому так и называется, что вся она, куда ни глянь, заросла мелкими болотными фиалками, которые Аника обожает.
На обратном пути, выходя из Столетней пущи, Оскар встретил Яна по прозвищу Длинный. Ян – туповатый лис-второгодник – был всегда какой-то квёлый, как будто проснуться забыл (поговаривали, что он кошачьей мятой балуется), и пахло от него мухоморами. Всё у него было тощее и длинное: и хвост, и лапы, и томно-улыбчивая морда.
– Хей, брат! – лениво взмахнул лапой Ян. – Вижу, чернику тащишь, небось, на Фиолетовую топь ходил? Дело хорошее. А это чего, цветочки? Ну-ну! – Лис растянул пасть в понимающей ухмылке. – Только Аника твоя со старшим Полоскуном на ручей ушла, сам видел, как в овраг спускались, так что ей сейчас, мыслю, не до цветочков.
Оскар посмотрел в корзину, на подвядший букетик фиалок, уложенный поверх синих ягод: Аника… как же так… Неужели правда?
Поднял глаза на Яна, смерил тощую фигуру насмешливым взглядом:
– Вот скажи мне, Длинный, как это получается: ты такой уже длинный, а всё дурак дураком? Цветочки эти – Виола Палюстрис! Могучая вещь, улучшает… эм-м-м… мозговую деятельность. Вроде кошачьей мяты, только наоборот. Прям чудеса творит! Отделяешь лепестки, настаиваешь сутки на берёзовом соке. Перед экзаменом – самое то!
Тусклые глазки Яна приоткрылись.
– Правда, что ли?
– А то. На вот, держи, а то опять на второй год останешься. То есть на третий. И не благодари, не надо. – Оскар вынул из корзинки бесполезный букет, вложил его в корявую лапу Длинного и, не оглядываясь, зашагал к дому.
* * *
– …Угу, с этим переростком! Он же двух слов связать не может! – Оскар говорил, набив рот кошачьими сухариками, поэтому у него получалось «фяфать не фофет».
