Однажды сделал Пигмалион из слоновой кости статую такой необычайной красоты, что влюбился сразу в своё творение… Я был тогда с ним, в его мастерской, был и до того, я видел Галатею в зародыше, ещё не огранённую, и внимательно следил за её метаморфозами. Пигмалион выточил из неё идеал, и вечно оставалась бы она совершенной по своей форме и сути, если бы не сошла с пьедестала. Часто я наблюдал одну и ту же историю, и всегда она заканчивалась одинаково. Я по-прежнему блуждаю по миру в надежде, что хоть раз творение не покинет своего творца.
Во вторник закончила бюст Синьора, сделала ему броский мясистый нос.
В среду приходил Максим, выпили.
В четверг и пятницу ничего не было.
В субботу было абсолютно всё, даже то, чего не было.
Гостей впустили в Малый зал в пятнадцать минут седьмого, мы с Максимом сидели на задней площадке, отдельно от других конкурсантов, с двенадцати часов оба ничего не ели и пытались незаметно перекусить, пока не началась презентация работ. Мой Синьор стоял по центру, его Нимфа – рядом справа, они злобно смотрели друг на друга, почти соприкасаясь лбами. На Максима я смотрела так же, потому что тем утром он решил стать новым человеком и побрился налысо, и я поняла, что он нравился мне только за миленькие завиточки на висках. И всё же Максим был слишком умён, чтобы одним днём потерять моё расположение, так что предложил в случае его победы разделить выигрыш на двоих и снова мне понравился.
Презентация прошла быстро и незаметно, каждый конкурсант сказал пару неброских слов про себя и свой труд, намного дольше длилось пылкое, почти перешедшее в ругань обсуждение работ. С горем пополам гости проголосовали и определили троих финалистов, меня, Максима и завсегдатаю подобных мероприятий Танюшу, затем жюри отошло посовещаться, чтобы решить, кто из нас получит заветные двадцать пять тысяч. За эти двадцать пять тысяч здесь могли убить – скульпторы люди голодающие, – и победителю стоило сразу ретироваться, чтобы не быть растерзанным проигравшими. Уже в тот момент на нас, финалистов, выбывшие смотрели косо, жадными глазами, а сухие костлявые пальцы нищих скульпторов тревожно скребли по подлокотникам кресел, готовясь выпустить когти. Конечно, конечно, я гнусно преувеличиваю, кто-то, возможно, даже с благородным смирением признал мою победу, когда Синьор занял первое место, но нос не обманешь: зал смердел завистью и разочарованием. Только Максим, чистая душа, был за меня рад, и в благодарность я пообещала, как придут призовые, положить в верхний карман его рубашки хрустящую тыщу.
