Двое молча шли вдоль бетонного забора, настороженно вслушиваясь в ночную тишину. Концы белого шпагата, которым был завязан небольшой мешок в руке у идущего впереди, безвольно волочились следом за осторожно шагающим по топкой земле человеком.
– Ну и вонь здесь, – негромко возмутился из-под накинутого капюшона его спутник.
– Зато точно никого не встретим, – не оборачиваясь буркнул идущий впереди и смахнул с морщинистого лба крупные капли рота, – слушай, Баллончик, – он окинул взглядом грузно свисающий мешок, – а тебе собаку не жалко было? Зачем свою то? Можно было на улице дворнягу какую-нибудь словить.
– Это младшей сестры, – равнодушно ответил спутник, а потом криво ощерился, оголив мелкие редкие зубы, и сразу стал похож на какого-то мерзкого грызуна, – пусть эта маленькая тварь немного почувствует вкус настоящей жизни. А жизнь – это боль и страдания, правильно я говорю, Мелькруп?
– Да, жизнь – дерьмо, – сделав нарочито серьёзное лицо согласно покивал собеседник, – разбираешься, Баллончик…
– А то! – самодовольно приосанился тот, – я ей в еду крысиного яда вчера насыпал, то-то скулëжа было.
– Угу, – глухо буркнул Мелькруп.
Вскоре забор ушел влево, и путники спустились по пологому склону на небольшую поляну, окаймлëнную тремя раскидистыми дубами. Трава на ней была примята, а вокруг деревьев валялись, словно пожухлые опавшие цветы, измятые полиэтиленовые пакеты.
– Ну вот, а говоришь, никого не встретим, – кивнул на белёсые, покоробленные пакеты Баллончик, – кто-то же это здесь разбросал.
– Торчки какие-нибудь, – отмахнулся Мелькруп, – что нам до них. Сейчас, через кусты пройдём, а там уже и на месте будем.
Продравшись через тугие прутья прибрежных кустов спутники вышли на край большого квадратного отстойника. Вода в нём чернела отражённым ночным небом и была совершенно неподвижная. Редкие заросли аира окаймляли очистной водоём, словно ресницы огромный, чёрный, неживой совсем глаз. Несколько одиноких длинных клëнов росли вдоль прямого невысокого берега, раскинув в стороны тонкие ветки.
– здесь, – произнёс Мелькруп и опустил мешок на траву
Мёртвый спаниель, подвешенный на перекинутый через ветку шпагат, растянулся во весь свой собачий рост и тихонько зашатался из стороны в сторону печальным маятником, бесстрастно глядя неживым глазом на бывшего хозяина.
