Линкольн Агриппа Дейли по прозвищу Банджо, покачиваясь, точно моряк на вздыбившейся палубе, мерил хозяйским шагом великолепный марсельский волнорез из конца в конец, и в руке у него было банджо.
– Вот уж впрямь чудо чудное, – отметил он мысленно. – Во всём океане краше берега не видал.
Стоял полдень. Банджо прошелся до дальнего конца волнореза и теперь возвращался на окраину Ла-Жольет. На нем были дешевые шлепанцы, для здешнего климата в самый раз, – в Провансе такие носят только самые кромешные бедняки. Шлепанцы были грязновато-коричневого цвета, уродливость которого, впрочем, отчасти сводило на нет сочетание с малиновыми носками и желтым шарфом с замысловатым черно-желто-красным узором на концах; шарф был повязан так, что концы висели поперек груди и вполне себе ничего смотрелись с джинсовой рубашкой.
Вдруг он встал как вкопанный – увидал, как прямо из днища одного из товарных вагонов, грудившихся вдоль набережной, вываливаются какие-то черные ребята. Банджо знал что такое товарные вагоны. Немало побродил в свое время по Америке. Но чтоб с дыркой в полу? Сами они, что ли, ее там проделали? Он подошел к набережной – глянуть.
Ребята отряхивали с одежды сено. Их было четверо.
– Здаров! – сказал Банджо.
– И те не хв’рать, – откликнулся самый высокий, сложением как раз вроде Банджо.
– Вечер добрый, дружище. Хотел спросить – это сами вы, что ль, дырку в вагоне проковыряли? Отродясь дырявых вагонов не видывал, а я ведь дома, в Штатах, по железке-то накатался.
– Да эт как посм’реть. Мож’, оно так, а мож’, и эдак, а мож’, и не так и не эдак. Оно те’рь так, шо дырявый вагон ентот мне зараз и то и се.
– Ты прям равно как соловей поешь, – заметил Банджо.
– А я ‘сегда такой. Ты потолкуй с ентой пац’нвой с утра-то до ночи. А сам? Чем тут заимаесся-то, на волнорезе?
– Да ничем, пожрать бы вот с удовольствием сообразил.
– П’жрать! А че, нищ’брод с’всем?
– Нищеброд? Ну допустим, но тебе-то почем знать? – вскинулся Банджо.
– Да нип’чем особо, ст’рик, только я ж у тя пару раз мелочь стрелял, эт’ к’гда ты тут расх’живал весь такой из себя, с той белой фифой, я, знач’, Мальти Эвис, я тут на пляже п’рвый п’прошайка. И ребя’ тож’ стреляли, так шо если ты впрямь на м’ли и г’лодный, а оно похоже на то, у тя вон губы уже цв’та как рыбье брюхо – ты тогда поди там п’столуйся.
