То, что произошло между нами, Виктор Павлович, это какое-то недоразумение или даже ошибка, допущенная стихийно, по воле случая. Окно существует для обзора, и человеку несвойственно пользоваться им в любых иных целях, точно так же, как пижаму стоит носить только в хорошо прогретых помещениях, а выходить в ней на улицу, особенно зимой, нецелесообразно. Это понятно, Виктор Павлович, я с вами согласен. И все же вы не учитываете, так называемого, человеческого фактора. А также других, возможно, личных причин.
Скажите, к чему насилие? Мне вывернули руки, и я был совершенным кузнечиком, бледно-зеленым и с полосатым брюшком. Ваши ребята крепкие, быстро уложили меня на землю, и все безвозвратно смешалось – то ли звездное небо, то ли зубы летят, то ли бабочки, а один схватил пинцет, серебристый, прямо с крыши, и чиркнул мне по животу, и лежу я на липкой кушетке, и желтое в лицо светит. Нужно ли это, Виктор Павлович? А дальше хуже: бритоголовый перевесил меня так, чтобы удары приходились точно между лопаток. Я кричал, звал на помощь, но по итогу выходила какая-то нелепица, и никто, кажется, меня не понимал. Стоит ли наказывать человека так необдуманно? Это глупо, Виктор Павлович. Поэтому мне придется объяснить все – от и до.
Как вы уже знаете, у меня есть жена, и некоторое время назад выяснилось, что она серьезно больна. Самым страшным оказалось то, что ей даже нравилось быть нездоровой, отекшей, опухшей. Все оправдывала своим ненормальным аппетитом, который якобы – «признак здоровья». Конечно, я был уверен, что набранная масса стала причиной каких-нибудь кровяных сгустков или нервных зажимов, и теперь ее мозг работает неправильно. Тем не менее, она легко соглашалась ходить по врачам, мило беседовала с ними, даже расспрашивала. Я почти успокоился, но однажды один усатый, с квадратной головой, довольно улыбнулся и поздравил нас – мол, как хорошо, что вы смертельно больны! Представляете, Виктор Павлович? Наверное, это ваш профессиональный юмор, но иногда он совсем неуместен.
Ситуация ухудшалась, жена становилась все менее подвижна, лежала в кровати и беспомощно шевелила конечностями, как жук. Даже лицо подверглось странной деформации – на смену приятной, едва уловимой остроте пришла расплывчатость, крупный жирный нос. Я часами смотрел на нее, а она хихикала, иногда вскакивала, чтобы развесить белье, потом лезла целоваться и, кажется, совсем себя не контролировала. Врачи как будто медлили с решением или просто боялись озвучить настоящий диагноз. В общем, Виктор Павлович, я был окончательно разбит. Тогда жена, видимо, пытаясь меня развеселить, сказала, что, мол, смертельная болезнь, а никак не именуется, надо бы придумать ей название. И она туда же, подумал я! А потом все осознал, и мне захотелось повеситься, Виктор Павлович, или хотя бы убежать.
