Эту историю о девушке Софьи, потомке древней крови, мне поведал дух местности деревушки, что находится под Киевом. На вопрос, как рассказчика представить читателям, Леший сказал, что имени своего он не назовет, потому как чует, что читать это произведение будут люди разных дел мастера. А колдуну достаточно знать формулу из букв, чтобы воли лишить носителя, потому сей алгоритм он раскрывать, не намерен. А коль, где прописать иль подтвердить его слова понадобиться, то просил напечатать так, – это тот, у кого много имен, но для человеческого глаза невидим.
И так…
Наша героиня; что удостоилась внимания силы природной, которая следила за порядком вымирающего селения; приезжала в эту деревню к бабушке Просковье, а сама она с родителями жила в Москве. Софа была единственным ребенком, но в отличие от подобных историй, не счастливым. У ее матери был очень властный, не терпящий возражения характер, но несмотря на это родительница была человеком недалекого ума и отношения с дочерью у них с самого рождения как-то не сложились. Мама считала, что Софа, должна большую часть времени проводить на кухне и учиться прежде всего женской стряпне, потому как для девочки, главное это удачно выйти замуж. Но, нашу героиню интересовали тайны вселенной, загадки природы, а не искусство выведения пятен с мебели. В итоге, довольно часто убегая от очередного истерического крика родителя, она подолгу сидела в библиотеке.
Иногда, Софии казалось, что она по умыслу, какого-то злобного существа попала в эту семью. Софа была здесь чужой и одинокой. Ей часто снилось, что она стоит на балконе, утопающем в цветах и слышит спокойный, милый голос матери, не этой матери… Эта женщина, из красивого сна, любит ее и не ждет от нее мясных пирогов. Она просто рада тому, что она ее дочка. Эта светлая, теплая дама счастлива принять дар Богов, которые одарили ее такой прелестной девочкой. Но, это было всего лишь сновидение. А просыпалась дивчина под громкий женский крик с кухни на отца, или на кота, который не аккуратно жрет. Софа старалась не вступать в спор с матерью, потому как это грозило оскорблениями и издевательствами. По возможности она выполняла все прихоти и повеления мамы, но как говориться повод для истерик все равно находился, от чего внутри ребенка все холодело и сжималось. В этот момент, у нее было одно единственное желание, – исчезнуть, убежать, испариться, – но уходить ей было некуда.
