Посвящается Говарду Филлипсу Лавкрафту (1890–1937)
Старинный городок, убаюканный в колыбели времён, тихо и мирно дремлет под сенью островерхих крыш. Железные флюгеры с простуженным голосом многие годы указывают направление ветров, громоздкие мансарды обнаруживаются едва ли не в каждом встречающемся на пути доме, и иногда, в таинственных сумерках и тёмными ночами, в некоторых мансардных окошках можно узреть свет, но совсем не тот свет, что привычен человеческому глазу, а совершенно иного рода, состоящий из цветов неземной гаммы. Этот сочащийся сквозь маленькие окошки свет сложно себе вообразить в обыденной жизни – то бурлящий фиолетовый, то переливающийся зеленоватый, то поблескивающий синий, то клубящийся красный или оранжевый. А ещё в этих самых зловещих окошках бывают различимы таинственные фигуры, корчащиеся и сутулые, приобретающие порой чудовищно искажённые очертания; фигуры, которые людям слабонервным лучше бы было не наблюдать. И звуки. Загадочные звуки. Нечестивые шепотки, кощунственные подвывания и монотонные, приглушённые стенами распевы. И один только бог ведает, на каких языках сие говорилось и шепталось, да и бог-то с трудом мог это уразуметь.
Но зато эти странные звуки и произношение различали другие боги, гораздо более древние, могущественные и великие, невидимые и злобные, отчасти напоминающие людей и совершенно бесформенные, точно студень, зловонные, как трупные запахи. Обитали эти боги в сферах, недоступных ни одному смертному задолго до того, как Земля, подобно огромному жерлу действующего вулкана, была раскалённой; в сферах, где застыло время, где царствует лишь бесконечность и зияют страшные бездны неведомого и враждебного космоса – бездны, полные неведомого ужаса и кошмаров.
Узенькие и извилистые улочки, ведущие на холмы; маленькие скверики и пустыри; нагромождения домов с заметно выделяющимися георгианскими постройками вроде одинокой островерхой часовни; деревянный причал и сырые доки, уставившиеся своими грязными серо-коричневыми ликами на таинственную морскую даль – всё это дышало столетиями, седой стариной. А на древнем, укрытом ветвями могучих вековых дубов кладбище, под тяжёлыми, покрытыми плесенью, грибком и мхом надгробиями мирно почивали предки, в былые времена познавшие и великие торжества, и кровопролитные войны, искреннюю радость и исполненные горечи лишения. О, старый город! Ты напоён морским дыханием и свежестью, ты мудр, словно старец-философ, ты загадочен и непредсказуем, как зелёное море, ты открыт всем сторонам света, доступен всем ветрам, с невообразимых высот луна и звёзды взирают на твои старые черепичные крыши, служащие пристанищем для кошек и птиц.
