Кто-то называл это поселение Илионом, кто-то Троей, словно люди никак не могли решить, какому из первых правителей отдать больше почестей в процветающем их стараниями городе. И нынешний правитель так же не вносил ясности в этот вопрос, явно расчитывая, что со временем город станет носить его имя – великого и прекрасного Лаомедонта, что повелел выстроить вокруг города непреступные стены.
Проезжая через западные ворота мимо ощерившихся оскалом грозных каменных львов юный князь Эак с небольшого острова Эгина, не скрывая своего потрясения, разглядывал мощные стены из огромных камней, что не под силу поднять даже самому сильному человеку, если в его жилах кровь не смешана с божественным ихором. Сколько же сотен рабов возводят эти стены? И сколько из них прежде были его соотечественниками, захваченными в рабство в минувших войнах и в подлых набегах на деревеньки рыбаков?
Впрочем, и рыбаки тоже своего не упускали, время от времени выходя в море совсем не за рыбой.
Сам город еще больше поразил юного Эака, а еще заставил покраснеть от стыда за себя и своих подданных. В торжественной, окованной бронзой колеснице, в своем лучшем наряде из египетского хлопка, шитого золотом, и венце с адамантом – он выглядел бледнее и невзрачнее любого из простых горожан блистательной Трои-Илиона. Они приветствовали его, размахивали ветвями оливы, но он-то видел снисходительные улыбки и оценивающие взгляды толстопузой знати, у которой рабы были одеты лучше, чем князь, чьим отцом молва называла самого Громовержца.
Сделав почетный круг на площади, и чувствуя себя рабом, которого разглядывают на рынке перед тем, как заплатить оговоренную цену, князь Эак остановил колесницу у ступеней царского дворца. Под радостные крики толпы он поднимался по мраморным ступеням навстречу царю Трои. Царь, радушно раскрыв объятия, с елейной улыбкой и хитрыми взглядом сделал несколько шагов навстречу высокородному гостю.
Пару шагов – достаточно, чтобы соблюсти приличия, и оказать честь мальчишке из Эгины, у которого придворные и пастухи – зачастую одни и те же люди, и досточно, чтобы дать понять, кто здесь царь богатейшего города Троады, а может и всего мира, окаймленного Океаном, а кто – повелитель "муравьёв".
Эак проглотил досаду, понимая, что его обида может стать поводом для войны, которой не переживет его обескровленный напастями и бедствиями народ. Эак заставил себя радушно улыбаться. Да, он прост, хоть и князь; да, он еще очень юн; да, он еще не умудрен опытом, – но он уже пережил много потерь и совершил великие деяния, он храбр и добр, он любим своим народом "муравьёв", и он – сын Зевса.
