Я свалился в снег у одинокого столба на перроне и тут же забылся сном. В нем я увидел врата, что возвышались до неба, а рядом с ними седого старца. Он сказал мне: «Не настал еще день, когда свет придет в мир, но день этот близок. Потому найди самое темное место в мрачном городе и напиши о главном. Расскажи о себе, как думаешь, пока свет не пришел в мир и не обличил о тебе всю правду. Как поставишь точку, так сразу умрешь, а текст прихватишь с собой. Покажешь его Отцу, а он поделится с тобой своим вариантом. Тогда вместе и рассудите, кем ты явился: старухой ли с луковкой, или нет?»
Дорога страшно меня измотала. По ощущениям, ехать оставалось с полчаса. То ещё испытание… Сидячий вагон забили до отказа, передо мной расположились отец и сын. Белобрысый мальчуган бандитского вида без устали поедал мандарины. Уж не знаю, какие запасы они прихватили с собой, но на откидном столике выросла приличная такая горка из кожуры. Мальчишка сперва надкусывал дольку и сдирал с неё белую пленку, а уже после, смакуя и причмокивая, ел самое вкусное. И так действительно вкуснее, это дело известное. После каждого съеденного мандарина он непременно спрашивал у отца, как скоро они приедут. Я нисколько этим не раздражался, потому как сам был не прочь озадачить несчастного тем же вопросом.
Я изнывал от безделья и скуки, потому дошёл до отчаянных мер – взял в руки книгу. В подобные приключения я всегда прихватывал с собой книжку, это превратилось в некий ритуал. Посмотрев всевозможные фильмы и прослушав на три круга скачанную музыку, я всё же добирался до текста и прочитывал пару-тройку страниц. Я часто бывал в разъездах, так что приём отработался до автоматизма. Это было сродни рефлексам надрессированной собаки, шелест страниц предвещал скорый приезд, отчего становилось радостно. До следующей поездки прочитанное, конечно, забывалось и можно было снова проделывать этот незатейливый трюк.
– Пап, смотри, что за Ка́мю? – между креслами показалось задорное лицо мальчишки. Он хихикал в ладошку и повторял свой вопрос, на что отец взял его головёшку огромной ладонью и повернул её так грубо и резко, будто то была голова пластиковой куклы.
И, действительно, что ещё за Ка́мю… Столь искреннее недоумение настолько меня позабавило, что я уже не мог дешифрировать эту повесть. Она вдруг превратилась в груду бессвязных букв, потому я забросил книгу в портфель и попробовал ещё раз как следует усесться в жутко неудобном кресле.
