Кто сказал тебе, что ты наг?
Бытие 3:11
Книги и паровозы
Время рушит воспоминания. Краски, запахи, вкусы бледнеют, теряют связь, совпадают в далёкие от реальности смыслы и плывут маленькими нелепыми островками по бесконечной и беспощадной глади океана забвения.
Мне кажется, я хорошо помню своё детское восприятие книг и три места, откуда эти книги приходили в мои руки: полку детского секретера, книжный шкаф отца и библиотеку в одной из соседних пятиэтажек.
Так ли было на самом деле или это только жалкая аппликация изъеденной временем памяти, но каждое из трёх мест давало мне разные книги.
Книги с полки секретера были идеальными, я перечитывал их многократно, всякий раз обнаруживал новые детали и получал гарантированное предыдущими чтениями удовольствие.
С книгами из библиотеки гарантий не было. Каждый поход в районный храм литературы напоминал небольшую археологическую экспедицию. Раскопки полок и шурфовка аннотаций похищали из моей жизни от двадцати минут до нескольких часов, чему я, однако, был рад, потому как более увлекательного убийства времени не придумал и по сей день. Когда дотошный школьник являлся за новой книжкой, библиотекари ворчали, переглядывались, хитро улыбались, но меня это не задевало, экспедиция сменялась экспедицией и примерно раз в пять посещений я откапывал настоящее сокровище.
Шкаф отца оставался непокорённой крепостью. Его населяли книги солидных писателей утраченных времён и государств. Я не мог, как ни пытался, уловить прелесть туманных потоков взрослого сознания, и дал себе детскую клятву вернуться к ним, когда разум мой будет в состоянии наслаждаться этой, пока, прямо скажем, слишком твёрдой для моих едва проросших духовных зубов, пищей.
Ровно через тридцать восемь лет после окончания школы я вспомнил о книгах отца и раскрыл первую попавшуюся. Сразу скажу, не надо было этого делать. Некоторые сказки прекрасны, пока ты молод. Спотыкаясь о странности и огрехи стиля девятнадцатого века, я попытался проникнуться персонажами и идеями, но, вместо живых людей, на свет полезли угловатые гомункулы, мычащие пафосные, лишённые логики речи, а износившиеся за последние сто с лишним лет интенции настолько не зацепили моё циничное журналистское нутро, что после утомительного часа чтения этого, простите за резкость, литературного убожества, я закрыл книгу и аккуратно поставил на место.
