Уилл Хантинг.
Мартин Иден.
Форрест Гамп.
И-и-и…
Ефим Хафиддулин.
Внезапно.
Для всех.
В том числе и для него самого.
Ведь он никогда бы не подумал, что однажды настанет тот самый судьбоносный день, когда и его имя окажется в одном ряду с такими выдающимися личностями. Хотя, откровенно говоря, оно, наверно, и правильно, что он об этом даже и не мечтал, ведь делать ему среди них абсолютно нечего. Куда уж там! Что вы, в самом деле? Побойтесь бога!
В тот день поздним утром практически сразу после трехочкового броска (со второго раза) пакетом в мусорный бак Ефиму Хафиддулину позвонил начальник с работы.
– Да, Николай Саныч.
– Фима, ты – бифштекс! Запомни раз и на-всег-да: ты не принимаешь никакие решения, толстолобик ты толстобрюхий! Если вызов поступил, ты едешь, не задаешь вопросов и исполняешь все по прайсу!
– Но, Николай Саныч, тот район ведь за Васей закреплен.
– Ты. Едешь. Сегодня. Туда. Вечером. Усек?
– Ладно, Николай Саныч, понял.
– И не надо мне одолжения делать!
– Хорошо, извините, Николай Саныч.
– Дерзай.
Ефим Хафиддулин убрал телефон в карман и терпеливо вздохнул через рот, сдерживая внутреннее бурление чувств. Затем он шмыгнул сопливым носом из-за весенней аллергии, поиграл челюстью, пососал щеки, сделал характерное выражение лица в духе Патрика Бейтмана и направился как ни в чем не бывало к шаурмечному ларьку за завтраком.
Из случившегося разговора можно было бы сделать весьма логичный гипотетический вывод о том, что Ефим – всего-навсего какой-то молодой паренек, работающий на начальной должности в компании, занимающейся чем-то там. Но нет. Бифштексу и толстобрюхому толстолобику стукнул уже гордый и солидный сорокет. Выглядел же Хафиддулин лет на пятьдесят. А в плохие дни, коих было абсолютное большинство, и на все пятьдесят пять. Фима рано облысел, отрастил оставшиеся волосы с боков и на затылке, собирал их в хвост и на улице носил шляпу. Она была ему как раз. Брился через день, отчего сегодня был уже ощетинившимся. Обрюзг и разжирел. Не женился и, соответственно, не разводился, так как не принимал и таких решений. Но несмотря на все это, он не терял веру в то, что жизнь еще обязательно наладится.
Подобные позитивные чаяния Хафиддулин питал и касательно своей карьеры. Трудился Фима в одной и той же фирме компьютерным мастером уже порядка пятнадцати лет. Работой мечты это никак не назовешь. Он всегда хотел заниматься чем-то глобальным и серьезным, из-за чего сильно страдал в душе. Чем-то таким социально значимым, что изменит весь мир! У человека была Мечта… Своя компания, свое дело, которое он взалкал, лелеял и продумал каждый этап развития вплоть до мельчайших деталей. Но за все эти бесконечно долгие пятнадцать лет, что Фима проторчал в конторе, он так и не смог реализовать свою задумку. По разным причинам, которые он сам всегда умел найти, объяснить себе, обосновать и юридически чистым съехать с ответственности в диспутах с внутренним голосом. Хафиддулин искренне считал, что в основном дело стопорилось из-за объективных причин: горькой судьбы, непонимания людей, а также отсутствия инвесторов и их столь необходимых денежных вливаний в предприятие. Фатум. Однако он всей душой жил этой идеей. Просыпался каждый день с мыслью о ней, держал по возможности хвост пистолетом, веря в лучшее, и старался не унывать. К сожалению, у него далеко не всегда это получалось. А он все равно пытался. Из раза в раз убеждал себя поменьше распускать сопли и не заниматься бессмысленной рефлексией, ибо это действо – уныние – есть смертный грех, как Фима всегда говорил себе и всем, ни разу при этом не открыв даже детскую Библию.
