Феникс и Ветер

Я наблюдал за ней почти с самого её рождения. Не могу сказать, почему именно к ней меня отвёл мой сон, но оказавшись в незнакомом доме у деревянной колыбели и разглядев в ней сопящий комочек, я ощутил странную смесь радости, спокойствия и покорности. Я получил облегчение и ясное знание, что с этого момента буду присматривать за ней, оберегать её и ждать начала нашей истории.

Всё время я был неподалёку от неё, на той стороне реальности, где она не могла разглядеть меня раньше срока. Моим голосом говорили с ней книги, мои мысли читала она между строк, моё незримое присутствие заставляло её оборачиваться.

Со временем она перестала разграничивать нас, считая, что я смотрю на неё из зазеркалья, из глубины её собственных глаз. Она была недалека от правды и всё-таки ошибалась. Ещё не верила, что я действительно существую.

Пока она оставалась ребёнком, совсем не сложно было наблюдать за ней, не нарушая границ, выстроенных сложнее, чем то, что мы можем понять. Меня веселила её приставучесть, маленькая гордость и упрямство. Порой мне остро хотелось подойти к ней, улыбнуться и подхватить на руки, закружить так, чтобы она хохотала и просила ещё. Пока она оставалась ребенком, небо над моей головой было безоблачным и, конечно же, я понимал, что дети никогда не остаются детьми.

Мне нужно было ждать…

Ждать, когда пройдет первая любовь, терпеть и не отворачиваться, когда на смену ей придет вторая и третья, ещё не моя.

… и быть тем, кто выдержит её слезы, останется рядом.

Со временем я стал всё чаще подавать ей знаки, говорить о своём присутствии. Мы смотрели друг на друга в зеркале, я вытирал ей ресницы и обещал себя. Обещал стать тем, кто сможет коснуться её и быть тем, без кого она не сможет дышать. Мы были одним целым, и именно поэтому наша история не хотела начинаться легко. Но ведь так и должно быть, разве нет?

На самом деле, на свете мало вещей сильнее человеческих чувств, а может, их и нет вовсе. Сколько лет человечество ходит под одним небом? Сколько исчезло народов, сколько пересохло рек? Менялся ландшафт, перекраивались политические карты, вымирали языки… Что осталось неизменным?

Наши чувства.

Когда я оказался поздней ночью у колыбели и дотронулся до младенца, то понял, что его душа не будет для меня потёмками. В моих мыслях не было ничего новаторского, и по какой-то причине это радовало меня.