Утро.
Тяжёлая нервная поступь. Лёгкий, белый, чистый снег ложится на тротуары. Через пару минут он темнеет, перемешиваясь с грязью. Февраль почти всегда был таким мерзким и неприятным. Слишком тепло для зимы, слишком холодно для лета.
Что такое депрессия? На протяжении всего моего пути до колледжа я думала над этим вопросом. Нет, я знала, конечно, что такое депрессия, но пыталась понять: я настолько привыкла быть на каком-то своём дне, что так и не впала в неё, или же я из неё не выходила долгие годы, что уже и не могла вспомнить, когда бы чувствовала себя хорошо? И имела ли я вообще на неё право? Быть может, моё сердце было жестоким и чёрным с рождения? Я вздрогнула. Нет. Это точно было не так.
Я тут же нервно схватилась пальцами за голову, касаясь щёк, путаясь в волосах. Ресницы скользнули по ладоням. Когда всё изменилось? Лет в шесть? Да, именно тогда. С приходом силы. Будь она проклята. Я подумала об этом и тут же осеклась. Сила была тем, что пока что удерживало меня на плаву. Не хватало мне ещё и её лишиться. Да и не такой уж большой она была, чтобы доставлять мне какие-то серьёзные проблемы.
Я тяжело вздохнула. Развела тут сопли. Надо было двигаться дальше, и не только по улице. В рюкзаке лежал билет, и напоминание о нём приятно грело меня. Сегодня я сделаю это. Сегодня я уеду. И никто и никогда меня больше не найдёт.
Внутри появился страх, опять это невыносимое чувство. Ну и что, что я буду делать, если уеду? Как будто бы где-то там, в другом месте, моя жизнь станет лучше. Глупая надежда. Я купила этот билет, прекрасно понимая, что они меня всё равно найдут, что я всё равно не решусь сесть на поезд. У меня и денег почти-то нет жить дальше.
Всё. Все мысли – после колледжа.
Ещё было очень рано. Я всегда старалась прийти пораньше, чтобы натыкаться на как можно меньшее количество людей. Так уж складывалось, что общаться с ними у меня совсем не выходило. Я будто бы была обречена быть вечно чужой для любого другого человека. Друзей у меня совсем не было, хотя я и пыталась сделать несколько обречённых попыток завести подобные отношения со сверстниками. Всё напрасно. Люди избегали меня и обходили стороной.
Шестнадцать лет я провела в одиночестве. Хотя нет, я привираю. Лет до шести у меня были родители, и тогда я была счастлива. А потом меня забрали у них. У меня отняли семью. Я знаю, что они всё это сделали специально. Тогда я не могла этого понять, но понимаю сейчас. Какие-то странные бумаги, странные свидетельства у органов опеки. Мама плакала, я плакала, много судебных разбирательств. Её признали умалишённой, отца – наркоманом. Меня запихнули в детский дом. Никогда они не признаются мне, но я-то знаю, что это всё они сделали, это было в их власти. Те, с кем я работаю. Они думали, что когда я вырасту, то могу быть полезна им. Они сделали всё, чтобы одинокая, обезумевшая от несчастья я согласилась на них работать. Я не могла догадаться раньше, но теперь-то я точно знаю, я чувствую, я уверена в этом. Вот только и они осеклись. Я оказалась слишком, слишком слабой. Сколько бы я ни работала, ни старалась, сила не росла, оставаясь в каком-то пограничном состоянии. А теперь им уже было слишком поздно избавляться от меня.
