2 декабря 1791 г.
Беспутный ветер маялся в предутренние часы на улицах Вены и, неприлично напирая на дверные засовы, без стеснения теребил чердачное хламье, играючи царапал, по стеклам заспавшихся окон ветвями деревьев, не чтил незыблемость замков на хозяйских кладовых.
Ой трубочист! Ой ветер-соглядатай! Ой палач! Что ты выискиваешь? Отчего неистов? Тебе неуютно, грустится, знобит?
Ветер не смыкал век, не остывал, не гасил в себе беса; он снова натыкался на твердолобые стены домов, изумляясь их ханжеской каменности…
Какие неуемные бредни замутили его отчаянную голову, какие безумные помыслы?
Чье окно – его пристанище? А-у-у, окошко! Окошечко, оконце. Где ты? Где ты, моя радость?
А! Вот ты где! Нашел! Единственное ты мое. Все окна перебрал. Зачем ты пряталось?
И ветер обрадованно затоптался, суетливо толкаясь в верхнее полукружье искристо-стекольного полусвода; с подхалимской кошачьей учтивостью потерся о засиненное светом стекло и, потеряв терпение, разогнавшись, ухнул в строгую, как монашеские молитвы, раму – так долбят крестоносцы неподъемным бревном в осадные ворота.
И вот, уморенные, пресытившиеся, подкупленные ветряным натиском, его искренним кавалерским рвением, створки, эти препакостные вредницы, со скрипом расходятся и смешиваются с лазурью из утра и ранних цветов.
Входи, нахал! Но ни на что такое не надейся.
Я и не думаю, монашенки-окна. Весь мир – мои поклонницы. Я в нем – бог. Впускаю синеву и только.
И, разойдясь по комнате, заполнив уголки и щелочки, затопив всесветьем сгорбатившееся тело клавира с откинутой крышкой и нотами на подставке, невыглаженную свежую постель, сумеречные, родовые портреты с деревянными шеями, в распудренных париках, с утянутыми талиями (вздохнешь – и душа вон!), одинаково застывшими совьими глазами, округлыми щеками и тонкими губами – портреты бледнокожие, бездвижные, – разбуженно, долго поющая лазурь подбиралась к горлу, губам, кончику носа. Вот-вот не хватит дыхания, вот-вот оно оборвется, истает.
…Ах!!!
Кто это?
Вон там! Далеко-далеко! Среди плотного потока сини!
Что за черная точка раздувается, подступает, растекаясь по горизонту, упираясь в розово-подсвеченные облака и по-звериному сжирает лазурь, подминая, терзая, глумливо ее раскалывая?
