Одноклассники? Я не виделся с ними двадцать лет.
После школы – армейка. Затем – ВУЗ. А после стен альма-матер жизнь закрутила меня волчком и отбросила на другое полушарие. И хотя сейчас век Интернета, ни с кем из школьных товарищей я связь не поддерживал.
Настоящими друзьями я тогда не обзавёлся, а за последние полгода потерял и тех, кто мог бы ими стать. Что ж, понять ребят можно: после смерти приёмных родителей мою крышу совсем снесло; я кидался на всех, даже на своих товарищей; а однажды за то, что мою девушку пригласили на танец, я побил и этого танцора, и его дружка, а также отвесил оплеуху самой «Королеве бала» – моей Наташке.
Ха! До сих пор помню её слова: «Катись к чертям, придурок долбаный!»
Я и покатился. В буквальном смысле! Всего через неделю после призыва.
Кто бы мог подумать, что, отмерив десять сантиметров на карте, можно оказаться в настоящем аду?! Только этот ад поднялся на землю, а вместо чертей, к которым меня посылала Наташка, рядом со мной оказались настоящие храбрецы. Мужчины с большой буквы.
Мы сражались за правое дело, мой дух закалялся, но одновременно с этим из меня испарялось что-то очень и очень важное.
Когда мне стало казаться, что по ту сторону мушки такие же Воины, и у них тоже есть своя правда, я испугался. Испугался по-настоящему – но не смерти, а трёх её прихвостней: бессмысленности, слепоты и… трансформации – вот этого я испугался больше всего.
В бессмысленность я с каждым днём погружался всё глубже. А с этим погружением очертания правды размывались и приобретали многоликость. Из-за этого я чувствовал себя слепцом, выбирающим негодяев среди толпы через оптический прицел. Но самым страшным было то, что при таких метаморфозах моё сознание трансформировалось. Я превращался в орудие, готовое выстрелить в любое место. А то, что поначалу пугало до усрачки, постепенно становилось до задницы – как бы ни казался такой каламбур забавным, такова была моя реальность.
До задницы мне становилась и смерть – не только тех, кто по другую сторону мушки, но и моя личная.
«Война – чертовски справедливая штука», – размышлял я, понимая, что собственная голова тоже под прицелом. С каждым пробитым черепом знамя этой справедливости поднималось всё выше, пока однажды древко воображаемого прапора не перебило настоящей шрапнелью…
