– Петя!
Визгливые нотки в голосе жены заставили подскочить с дивана и прибежать на кухню. Картина, что предстала перед взором отца одновременно и смешная, и грустная.
Пятилетняя дочь Любочка, потирая толстенькие ручки, виновато поглядывала то на отца, то на мачеху. Круглые щёчки, вымазанные кремом и шоколадом. Нарядное платье, одетое по случаю приёма гостей – в шоколадной глазури от плеч до подола, но особенно на животе. И даже на ногах и белых носочках шоколадные следы.
На столе остатки эксклюзивного торта, что был заказан в лучшей кондитерской специально для мероприятия. То, что от торта осталось, вряд ли можно было назвать половиной и казалось, будто дикий зверь драл всю эту красоту в безумном желании насытиться.
– Нет, я этого больше не могу и не хочу терпеть! Этот ребёнок сжирает всё, что видит! Как ты хочешь, но я не желаю больше видеть этого монстра в своей квартире. Всё! Терпению моему пришел конец! – в истерике выкрикивала жена.
– Но…Тамара… – – попытался вставить слово Пётр Иванович.
– Никаких – но! Это –моё последнее слово!
***
– Вставай, соня. Иди и заработай нам на колбаску.
– У, бабуля ты жестокая женщина,– –Люба сопротивлялась и хватала одеяло, что стягивала с неё бабушка, – ну, ещё чуть-чуть.
– Знаю, знаю я твоё чуть-чуть. Если не услежу, ещё два часа будешь спать.
– Ты просто пользуешься тем, что я никому не жалуюсь. Знали бы люди, как ты мучаешь меня по утрам.
– Иди и заработай нам на пропитание. Обрей кого-нибудь, но только без колбасы не возвращайся. Я и так уже два дня без Докторской, а ведь это моё лучшее лекарство.
– Эксплуатация детского труда преследуется по закону, – Люба натянула на голову подушку.
– Ничего себе ребёночек, двадцать шесть с гаком, да и габаритами Бог не обидел.
– Сегодня две свадьбы, так что не только на колбасу хватит. Дай мне пять минут, жестокая ты женщина. Три. Ну, хотя бы две.
– Давай, Любаша, нечего отговорками сыпать. Вставай, пока я не рассердилась.
Бабуля дернула шторы и в комнату ворвались солнечные лучи. Осветили щуплую фигурку бабушки во фланелевом халате, её реденькие, с белой сединой волосы, собранные на затылке, а когда она повернулась от окна – маленькое лицо, сплошь в добрых морщинах. Даже пытаясь принять строгий вид, она никогда не казалась строгой.
Люба потянулась и откинула волосы, привстала, глянула в окно, а потом резко бросилась на подушки.
