Дом, в который мы возвращаемся, был родовым имением моего отца и являл собой замечательный образец русского деревянного зодчества – двухэтажный, исполненный приемом «в лапу», он отличался от всех прочих домов в Костинском большим, почти гигантским размером, резными, старинными ставнями, покрытыми лаком, большой крытой террасой. Обитель наша стояла на невысокой горе, с которой открывался живописный вид на всю деревню, и имела при себе внушительных размеров сад. Когда я вспоминала дорогой о днях, проведенных в доме, мне сразу чудился запах горящих в печи поленьев, смешанный с ароматом бергамота и разных травяных чаев, слышался скрип половиц и размеренный стук кресла-качалки, излюбленного места моей матери. Дом всегда напоминал мне замок и, так как я с раннего детства любила читать о рыцарях, спасающих принцесс от негодяев или драконов, мне было приятно представлять, как и меня однажды спасут из заточения, хотя я никогда и не была заточена.
По пути из Петербурга мою голову посещало множество мыслей и, как правило, все они касались предметов пустяковых – я смотрела на устланные белоснежным покрывалом бескрайние поля и, затаив дыхание, думала, как было бы здорово нырнуть в сугроб с головой, словно в озеро, и считала, сколько в небе за те часы, что мы едем, пронесется сорок и воробьев; я разговаривала с Катюшей, моей сестрой, и указывала ей на интересные домики с красными и серыми черепичными крышами, и, смеясь, почти задыхаясь от удовольствия, вспоминала различные курьезные ситуации, что случались со мною в Петербурге. Катюша то и дело меня одергивала, но я не могла перестать шутить и наблюдать, настолько открывавшиеся передо мной пейзажи вдохновляли и бодрили! Да, эти родные сердцу виды шептали на ухо, что дальше будет только лучше, а выглянувшее из-за облаков солнце как бы ласкало своими лучами эту надежду и поддерживало в ней жизнь. Размеренный стук колес, перемалывающих хрустящий снег, укачивал, поэтому я то и дело проваливалась в легкий сон, и лишь благодаря повторяющемуся каждые четверть часа «но!» кучера, нанятого на станции, я возвращалась в реальность. Мне, десятилетнему ребенку, забылось все, что происходило год назад в стенах дома, куда мы возвращались; забылись все кошмары той ночи, которая схватила матушку за руки и утащила в свою тьму навсегда, как забылись и поддерживаемые мамой даже в самые ненастные, печальные дни подлинные счастье и покой. Матушка моя была большим специалистом по части того, что касалось заботы обо мне, Катюше и об отце; она поддерживала в доме тепло, точно весь он был камином, а мы его тлеющими, плотно прижимавшимися друг к другу угольками.
