Предисловие
Передо мной чистый белый лист, на котором пока что нет ни одного знака или слова. Для меня чистый белый лист больше всего похож на густой-густой белый туман, настолько плотный и непроницаемый для взгляда, что вокруг не видно вообще ничего. Туман клубится со всех сторон, он такой тягучий, что его можно было бы зачерпывать, как молоко, и переливать из одной ладони в другую, но в густом белом тумане не видно даже ладоней, как бы близко я ни подносил их к глазам.
Чем дольше я смотрю на туман, тем больше мне кажется, что я в нём растворяюсь, начинаю клубиться вместе с ним, и в какой-то момент ощущаю, что мои мысли и я сам – это тоже густой белый туман, который невидимые ладони переливают друг в друга. А потом и эти ладони становятся густым белым туманом, и всё то, что можно было бы назвать «я», исчезает в нём, и вместе со мной исчезает и сам туман. Нет ни меня, ни тумана, и вообще ничего нет.
Однако в тот самый момент, когда я уже совсем было растворился в тумане и исчез, откуда-то возникает невидимая мне рука, слегка встряхивает меня за мою невидимую шкирку, а чей-то беззвучный Голос говорит в моей несуществующей голове: «Так».
И дальше снова тишина.
Выждав некоторое время, я опять начинаю смешиваться с туманом, но та же рука снова слегка встряхивает меня за несуществующую шкирку и тот же беззвучный Голос говорит: «Ну и на что это похоже, скажи, пожалуйста? Сел писать книгу, а вместо этого напустил тумана, да ещё и попытался раствориться в нём».
Конечно, этот беззвучный Голос прав, и невидимая рука не зря встряхнула меня за несуществующую шкирку. Если уж сел писать книгу – сначала сделай дело, а потом растворяйся в тумане, сколько хочешь. Поэтому я достаю откуда-то из тумана свои руки, а руками – глаза. Глаза мне нужны, чтобы снова начать видеть белый лист бумаги вместо тумана, а руки – чтобы начать печатать на этом листе первые слова.
Правда, моя голова ещё достаточно сильно полна клубящимся туманом, поэтому слова получаются какие-то угловатые, а мысли перетекают друг в друга, словно молоко из ладони в ладонь, и одна из перетекающих мыслей – о достопочтенном Хаяо Миядзаки (те из читателей, кто любит анимационные фильмы, конечно, хорошо знают имя этого прославленного японского режиссёра). Я становлюсь этой мыслью и, переливаясь из одной ладони в другую, думаю о том, что если он вместе с вами прочитает эту книгу и решит по её мотивам снять кино, то у него получится именно такой фильм, который сможет передать всё то, о чём расскажут дальше мои угловатые слова, составленные в такие же угловатые предложения. Поэтому если кто-то из моих читателей, зная японский язык, переведёт эту книгу и отправит её Миядзаки-сама («сама» по-японски означает «достопочтеннейший»), я буду такому читателю очень признателен.
