– Говорю тебе, в Авдотью нашу вселились бесы!
Баба Глаша поёрзала на скамейке, поправила цветастый платок на голове и повернулась к Марье Ивановне. – Истинная правда, вот те крест, как перед богом говорю, – настаивала пенсионерка, заглядывая в выцветшие глаза собеседницы.
Та только поджимала губы, слушая россказни соседки. Разве может она, учительница с сорокалетним стажем, поверить в выдумки деревенщины, большую часть жизни отдавшей дойке коров?
Марья Ивановна вздохнула и слегка отодвинулась от напирающей Глафиры.
На город опускался вечер. Свежий осенний ветер шуршал листьями, гоняя туда-сюда по асфальту, и она лениво следила за их передвижениями сквозь толстые стёкла очков.
– Марь Ванна, – не отставала соседка, – батюшку надо заказывать, чтобы приехал и изгнал бесов-то.
– Глафира, не несите чушь, – с очередным вздохом ответила учительница. – Посмотрите лучше, какая красота вокруг: воздух кристально прозрачный, листья стелются багряными тропинками, а запах! Как в лесу.
Пенсионерка притихла, оглянулась по сторонам, втянула в себя воздух с такой силой, что ноздри раздулись как кузнечные меха. Потом, что-то учуяв, понюхала воротник своей старенькой куртки, оттопырив его и по-птичьи вытянув голову. Одежка, тонкая не по сезону, почти не грела, и Глафира поддевала под низ шерстяную кофту. Иногда две. Молния на куртке барахлила, часто заедала и закрывалась не до самого верха, поэтому на шею в обязательном порядке повязывался мохеровый шарф – писк моды восьмидесятых годов. Из-под куртки до самых пят опускалась широкая бархатная юбка, изрядно потертая дворовыми скамейками. Она ни с чем не сочеталась и делала хозяйку похожей на цыганку. Завершала образ массивная обувь на тракторной подошве, этакие ботинки-внедорожники. Хоть грязь меси, хоть по болотам ходи – они выдержат и не развалятся. Сидя на лавке, Глафира изредка покачивала то одной, то другой ногой, и ботинки выныривали из-под юбки и кокетливо блестели начищенными боками.
Обнюхав куртку целиком, пенсионерка осознала комичность ситуации и отмахнулась.
– Да ну тебя, Марь Ванна. Ты бы послушала, чего говорю. Просыпаюсь вчерась ночью: гул какой-то за стенкой. У Авдотьи как будто генератор работает. Я халат на ночнушку накинула, тапки надела – и к ней. В дверь звоню. Никто не открывает, и гул не прекращается. Постояла минут пять, потрезвонила. А потом раз, и дверь толкнула. Случайно. Та и открылась! Я зашла, вижу: Авдотья наша посреди кухни стоит в одном исподнем, и на неё через окно фары светят. Да так ярко, что глаза слепят. А она в этих лучах замерла и сама сияет, словно лампочка Ильича.
