Город бомбили. Земля сотрясалась, звенели стела, с потолка сыпались тоненькие струйки песка, иногда, с громкими хлопками, падали большие куски штукатурки – хлопались и разбивались, разлетались в стороны по паркетному полу.
Тряхнуло особенно сильно, жалобно зазвенела люстра. Старый профессор Кацвик, кряхтя, поднялся с кресла, опираясь на зонт-трость, прошел к заклеенным крест-накрест окнам. Через квартал медленно оседала пегая громадина пыли – разбомбили магазин, теперь за продуктами надо будет в угловой ходить – далеко. А может машины продуктовые пришлют? Вон, когда центральные районы ракетно-бомбовым разнесли, туда целыми днями грузовики с красными крестами катались. А один перевернулся и посыпались из него мешки, далеко раскатились блестящие жестяные банки со всякой снедью.
Хотя… Это для центральных районов – там мэр, там штаб, там… да что тут говорить. Придется ходить в угловой магазин.
– Далеко… – грустно сказал Кацвик.
Над двором, ревя моторами, промелькнул пузатый бомболюгер, наш, не вражеский, от гула жалобно задребезжали стекла, с потолка вновь посыпались струйки. Кацвик вздохнул и раскрыл над собой зонт.
– Краля Захавовна, куда вы прете во все свое хайло, вы же здесь не стояли.
– Роза Морковна, вас я тут тоже не видела, что же вы выперлись?
– А у меня, Краля Захавовна, четыре сына долг родине отдают и трое на выпуске. У меня, Краля Захавовна, даже документ есть внеочередной. Показать?
– Роза Морковна, а мои дочурки тоже есть хотят, и их у меня, доложу я вам, побольше ваших семерых будет – двенадцать детишек по лавкам голодом сидят! – и Краля Захавовна, гордо вскинув уши, поперла вперед, раздвигая своими мощными телесами возмущающуюся очередь.
Профессор Кацвик со своим неизменным зонтом-тростью, едва успел уступить дорогу дородной Крале Захавовне, вжавшись почти в самый прилавок. В принципе Кацвик мог тут и не стоять, у него, в кармане жилетки, рядом с часами на цепочке, покоилась маленькая красная книжица – документ внеочередного приоритета. С такими корочками можно было к магазину подойти, свистнуть, не заходя, и продавцы сами бы все на улицу вытащили, еще бы и спасибо сказали и денег бы не спросили. Но Кацвик этой книжицы стыдился, стеснялся ее.
– Две банки на руки и мешок крупы, – безапелляционно заявила продавец, телесами ничуть не уступавшая, а местами даже превосходящая дородную Кралю Захавовну.
