В Лену влюбились сразу двое. Вот так всегда в жизни: то пусто, то густо, то не было никого – то хоть разрывайся. Как в народной песне:
Рябина, рябина, несчастная я,
Два парня, два друга влюбились в меня.
Певунья лукавила: никакая она не несчастная. Голос жалобный, умоляющий – а сама небось в душе торжествует и победно хихикает. Время послевоенное, в деревне полное безмужичье – а тут на девушку такой активный спрос.
Песня была записана на старой пластинке, посерёдке красная этикетка с тусклыми золотыми буковками «СССР. Апрелевский завод грампластинок». Лена уважительно брала тяжёленький прохладный диск обеими растопыренными ладошками. Он был с лунной полоской, такой угольно-чёрный, что опасливо посматривала на руки: не запачкались ли? Радиола «Ригонда» стояла в бабушкином деревенском доме, а пластинки хранились в жёлтых от старости, пошедших пятнами конвертах.
Короткая толстая игла бережно опускалась в бороздку и начинала неспешно наматывать круги, поскрипывая и шипя:
Рябина, рябина, дай добрый совет,
На свете дороже и лучше их нет.
Мы с детства знакомы, и дружим давно.
Но что же мне делать: ведь сердце одно.
Девушка жаловалась рябине, а кому ещё? Разве что «подружке-девичьей подушке выплачешь свою тоску». Про заплаканную подушку у бабушки тоже была пластинка.
Лена не стала бы так смело утверждать насчёт своих ухажёров, точно ли они дороже и лучше всех на свете. Во-первых, плохо их знала. Во-вторых, не с кем сравнивать – за свои тридцать два года жизни не была избалована вниманием кавалеров.
***
Лена была некрасивая. Нет, нет – не из тех, за которых в толпе глаз не зацепится. За неё как раз таки цеплялся: она была большого роста и спортивного, даже могучего телосложения. Ею можно было смело украшать советские плакаты пятидесятых годов: «Спорт – в массы», «Физкультура – лучший отдых для трудящихся» и «Товарищ, вступай в общество «Локомотив». Именно с неё лепили бы гипсовую девушку с веслом: мускулистые бёдра, мускулистые плечи, широкая мускулистая талия.
Сами понимаете, за семьдесят лет каноны красоты сильно и неоднократно менялись. То, что считалось привлекательным тогда – нынче «фу-у», и наоборот. Представьте во время товарища Сталина высохшую скелетину цветом копчёной колбасы: скулы мертвецки торчат лопатами, африканские губы вывернуты, волосы плоские и скользкие как у утопленницы. Только нечистую силу в сказках Роу играть. Свят, свят… Лена всё на свете бы отдала, чтобы стать такой.
