Жарко. Невыносимо жарко. Но слова «невыносимо» в пекле нет. Там всё выносимо, потому что деваться грешникам некуда.
Адольф жарился на сковородке вот уже… Сколько? Восемьдесят? Сто лет? Тысячу? Сколько именно он уже не помнил. Адские муки выжгли из памяти бывшего фюрера почти всё. Вечно ухмыляющийся чёрт со сломанным рогом, приставленный лично к нему, Адольфу Гитлеру, отдирал острыми вилами его слегка пригоревшую кожу от дна сковородки, пытаясь перевернуть съёжившееся тельце на другой бок, который уже зажил и приобрёл нежно-розовый цвет.
Чёрт весело напевал себе под нос, изредка постукивая копытом в такт песне. Гитлер вновь заорал от страшной боли, когда усилия Чёрта увенчались успехом, и тело Адольфа с громким шипением перевернулось на другой, уже здоровый бок.
– Щас полегче станет, – заржал чёрт. – Вот только масличка плесну.
Чёрт весело напевал себе под нос, изредка постукивая копытом в такт песне
Он потянулся за большим ведром, в котором плескалась какая-то вонючая маслянистая гадость, не имевшая ничего общего с упомянутым продуктом. Эти слова, впрочем, как и все его действия, повторялись с регулярным постоянством вот уже около века.
Фюрер плакал и визжал, словно поросёнок, с которого живьём снимали шкуру. А чёрт, хохоча во всю глотку, поливал его сверху смолой, которая, соприкасаясь с раскалённой сковородой, мгновенно закипала, доставляя грешнику дополнительные мучения.
– Ладно, Адольфушка, попекись покуда, – наконец оставил в покое бадью со смолой однорогий чёрт. – А я покурить схожу, да горло промочу. Упарился я тут тебя ублажаючи.
Он пошлёпал вилами по тельцу Гитлера и, хохотнув, отправился восвояси. Фюрер извивался на раскалённом металле, не в силах оторвать от него хоть какую-то часть своего многострадального тела.
Когда небесный суд приговорил его на муки адовы, вынеся вердикт со словами: на веки вечные! Гитлер лишь сплюнул Архангелу, объявившему приговор, под ноги и, гордо подняв голову, самостоятельно направился к переходному порталу, имевшему из Чистилища только одно направление – в Ад.
