Тонким резцом я осторожно нанесла очередное углубление на рельефную плоскость виноградного листа. Прожилки ‒ моя любимая часть работы. Раздался стук в дверь. Такой громкий, что моя рука дрогнула, и прожилка на листе тут же превратилась в ломаную борозду.
‒ Входи, мама, ‒ я повысила голос, чтобы она услышала меня, откинулась на стуле и с выдохом посмотрела на виноград. Теперь придется срезать верхний слой кости, чтобы все убрать.
Мама распахнула старую реечную дверь так резко, что та отскочила от стены, в которую врезалась, и стала совершать обратный путь к проему, подрагивая и резонируя хлипким каркасом.
‒ Кейра, ты нужна мне. Сейчас же. Или я кого-нибудь убью голыми руками.
Она подошла к моему рабочему столу и уперлась кулаками в широкую талию. Через ее плечо было переброшено полотенце, щека осталась испачкана мукой. Мама стояла, сжав губы, а ее глаза метали молнии.
‒ Что случилось? ‒ спросила я.
Она мелко потрясла головой, давая понять, что пока не может говорить, и повелительно указала мне пальцем на табурет перед зеркалом.
Я оставила резцы, подошла к табурету и села на него. Мама встала позади, сняла упругую ленту с моих волос, и они, лишившись ограничений, мягко рассыпались своим большим объемом в разные стороны. Мама погрузила руки в локоны, расправляя их. И наконец выдохнула с облегчением, испустив стон, похожий на звук утоления жажды.
Зеркало находилось у распахнутого окна, и поток теплого воздуха принес с собой запахи цветущих апельсинов, миндаля и южных лип, которые мы посадили не так давно. Из сада доносился визгливый смех близнецов. Со второго этажа их было слышно так же хорошо, как если бы они находились совсем рядом.
‒ Легче? ‒ спросила я, глядя в зеркало на то, как мамины черты лица расслабляются, как она упорядочивает локоны, вытягивает их и расправляет.
‒ Да, легче. Обожаю твои волосы, Кейра. Это просто дар богов. Ты только посмотри.
Она вытащила одну прядь, оттянув ее в сторону на всю длину. Для этого маме пришлось полностью выпрямить руку. Вчера я вымыла голову и нанесла на локоны масло из местных абрикосов. Мои волосы обычно впитывали его, как сухая земля долгожданный дождь. Но масло стало слишком дорогим, чтобы часто позволять его себе. Теперь каштановая прядь блестела на солнце, завиток налился тяжестью и пружинил. Мама покачивала его конец, а середина подпрыгивала вверх-вниз, как детская веревочка для игр, которую держат с двух сторон. Я смотрела в зеркало, наблюдая за тем, как быстро мама успокаивается. Мои волосы действовали на нее гипнотически, как на некоторых людей действует опускание рук в песок или в мелкую речную гальку, когда тактильные ощущения забирают на себя внимание и напряжение.
