Проехали широкий уступ. Селение на нём давно заброшено: каменные дома лишены окон и крыш.
«Стекло, дерево и черепица, наверное, – думал Крупский, – перекочевали к новым хозяевам».
Надрывно гудел мотор, волоча тяжёлый кроссовер вверх по серпантину. Крылья брызг – плотная мокрая ледяная кашица – широко и мощно распахивались от колёс, оставляя грязный след на свежем снегу обочины. Гадюкой извивалась плешиво-чёрная асфальтированная дорога, местами, из-за наплыва талой воды, больше похожая на реку. За стеклом мелькали каменные глыбы в подъеденных слабым февральским солнцем белых шубах, кучи щебня, а за ними седая хвоя макушек чахлого ельника. Тяжёлые тёмно-фиолетовые тучи нависали над горами.
Ольга дремала на пассажирском сиденье. Всю дорогу Крупский пытался ответить себе на вопрос, – «как так получилось, что он взял её с собой?». Не выходило. После продажи бизнеса и квартиры, уже перед самым отъездом он решил рубить все концы. Никто и ничто не должно было удерживать его в Зоне и даже напоминать о годах, проведённых в ней. У женщин невероятное чутьё на малейшее охлаждение отношений. Ольга лишь в очередной раз подтвердила эту давно подмеченную способность. За сутки до отъезда она притащила в гостиничный номер свой чемодан на колёсиках и сказала:
– Он завтра приедет и убьёт меня. Ты же знаешь, как у них крышу срывает. Идти мне больше некуда, Витя. Спасай.
Он – это её муж, мелкий «хищник»: из тех агрессивных сектантов, которые обретаются в лесах, в кругу себе подобных. Живут они в землянках, жгут костры, воют в назначенный час: оборотни, почти зомби. Иногда в них пробуждается что-то человеческое, и они ненадолго возвращаются в города, в брошенные семьи. Часто это оборачивается трагедией.
Вот так и вышло, что собирался Крупский один, а поехал с любовницей. Подгрузил в багажник к своему шмотью ещё и бабский чемодан с кружевными трусиками, косметикой и побрякушками, сказал:
– Ладно, садись, уедем отсюда навсегда.
Последнее слово, сказанное Крупским, подействовало на Ольгу совершенно неожиданно. Она не задавала идиотских вопросов, лишь кротко взглянула на свой чемодан, на Крупского; и на её лице вспыхнуло почти осязаемое счастье. Не прошло и трёх секунд, как она уже пристёгивала себя ремнём безопасности, чего прежде никогда не делала.
