Я шёл по лесу. Сзади меня шёл Ренат. Где этот придурок взял пистолет, я понятия не имею. Он хоть и служит Милиции, но служит он всего-навсего охранником в тюрьме. Ну наверно у него есть какие-то связи… Кстати, я не знаю, настоящий ли пистолет у него в руке, которым он угрожает мне со спины, – ну то есть не пневматический, а огнестрельный, – но мне всё равно.
Я устал жить, я не хочу жить, и этот идиот теперь хочет облегчить меня. Почему я называю его идиотом? Потому что он таковым является всю свою жизнь, – а я знаю его с детсадовского возраста.
– Ренат, а ты сильно волнуешся перед первым в твоей жизни убийством? – спросил я, откуда-то взяв смелости на такой дерзкий вопрос.
– Заткнись, ушлёпок. – сурово ответил Ренат, тоже откуда-то взяв смелости, ведь он всю жизнь меня боялся.
– Не хочешь – не отвечай. – сказал я с облегчением на сердце, – всё-таки в молчании помирать как-то легче…
Я сказал, что я устал жить, но я никогда во всю жизнь не питал мыслей суицида. Я просто устал жить, потому что мне всё в жизни понятно, и чувствуя – даже не то, что бессилии, – чувствуя временность своей жизни, я «устал жить».
– Ренат, а ты знаешь, что мне известно было, что ты меня убьёшь, ещё за двадцать лет до сегодняшнего дня?
– Хватит молоть чушь, а то я тебя здесь прямо порешаю!
Я замолчал и силы у меня вновь исчезли, – их хватило только на этот вопрос. Смерть – страшная штука, даже если ты «устал жить». Ренат сам очевидно волновался, и это было действительно первое убийство в его жизни, которое он намеревался сейчас совершить; я не следил за его жизнью, но говорю так, потому что знаю, что это человек, что называется «простой».
– Неужели тебе неинтересно, как я мог знать двадцать лет назад, что ты меня укокошишь в сорок пять?
Ренат на этот раз не огрызнулся и я решил не ждать его разрешения и стал говорить.
– Поверишь ли…
– Заткнись!
– Да не укокошишь ты меня тут! Тут слишком могут быть свидетели.
– Заткнись!
– Да и тебе выгодней. Ведь сообрази: вдруг какой-нибудь грибник здесь режет опята в кустах, и его не слышно, не видно, а мы разговариваем как два старых друга, коими мы, впрочем, и являемся. А?
Ренат опять промолчал; мне кажется у него были стиснуты зубы от злости.
