В Житомире, по улице «Льва Толстого 15» стоит пятиэтажный дом на восемь подъездов. Этот дом называли еще «хрущевкой».
В подвале одного из подъездов, две кошки привели котят. Собственно здесь, одна из них, Белка-белая гладкошерстная кошка, рожала вот уже третий год подряд. А в этом году, непонятно откуда, у нее появилась новая соседка-рябая, мохнатая кошка, еще молодая, видимо рожавшая в первый раз. Не все жители этого подъезда, которые ратовали за чистоту подъезда, были рады появлению еще одной кошки в этом подвале.
«Но раз она уже родила и Белка была не против, -себе на удивление думали они-Тогда пусть уже здесь и выкармливает. Не выгонять же ее с маленькими детьми на улицу?!».
Здесь, на крыльце у подъезда, стояла одна единственная лавочка на весь дом и на этой лавочке частенько собирались бабки из этого и из соседних подъездов, что бы «пощекотать уши». И не смотря на свое негодование на наличие котов, эти самые коты всегда были обьектом всеобщего внимания и любви. Всегда, кто то что то приносил им поесть. У маленького подвального окошка всегда стояли две-три миски: одна обязательно с водой, а остальные обычно набиты какой то разнообразной едой. Из-за того, что коты не успевали доедать, то что им приносили, сюда слетались мухи, что очень не нравилось старосте подъезда, Алексею Степанычу, который жил на четвертом этаже.
Он был уже на пенсии, но кроме этого продолжал каким то образом зарабатывать в области медицины. Не смотря на свой возраст, он выглядел довольно живо. Худой, стройный, всегда аккуратно одет и всегда при каких то делах.
– Если понадобится что то по линии медицины, то обращайся. А так просто-не надо!» -сказал он однажды Егору-новому соседу, который недавно купил в этом подъезде квартиру.
«Странный тип.-подумал тогда Егор.-Сидишь на лавочке, никого не трогаешь, к тебе подходит сосед, ни здрасте, ни досвидания, ни познакомиться, а сразу в лоб предлагает свои услуги. Чудеса!» Разумеется после этого случая у Егора вообще отпало желание иметь с этим товарищем какое либо дело.
Еще Алексей Степаныч отвечал за подвальное помещение этого подъезда. Ему почему то не нравилась эта, как он называл, «кошарня». Всегда упрекал кого то в том, что носят сюда еду-мол, коты здесь живут, шляются под ногами, здесь-же и подыхают, и еще мухи покоя не дают. С ним никто и не спорил. Как к человеку уважаемому и способному помочь чем-нибудь по линии медицины, старушки этого подъезда относились к нему с почтением и обычно поддакивали его возражениям, осуждая тех, кто кормит тут котов, хотя сами охотно приносили им что то, что б никто не видел. И как только он уйдет, их мнение между собой становилось противоположным тому, с чем они соглашались еще пять минут назад с этим «извергом» -как они его называли за глаза.
