Тонкий луч январского солнца протиснулся сквозь узкую полоску чистого стекла в замерзшем окне и уткнулся Ваське в лицо. Тот поморщился, задергал ресницами и открыл глаза. От яркого света мальчишка прищурился, затем оторвал голову от подушки и осмотрел комнату.
– Мама, ты дома? – спросил он заспанным голосом и широко до слез зевнул.
Не услышав ответ, крикнул что есть мочи:
– Мама!
В соседней комнате что-то упало на пол, и тут же послышался голос матери.
– Ах, зараза, такая! – воскликнула та.
– Мама, ты чего!
– Ну, что? – отозвалась та после небольшой паузы. – Чугун с водой из ухвата вывернулся.
– Мам, а какой сейчас год? – спросил Васька.
– Ты, что! Приснилось чего? – в свою очередь спросила Катерина. – Сороковой! Какой еще-то! Вот уж седьмой день пошел!
– Рождество что ли?
– А ты будто с угора свалился! Или потешаешься над матерью?
– Сегодня же Кольке день рождения, – не обращая внимания на ее слова, произнес Оманов.
– Ох, и, правда! А я совсем забыла! – всплеснула Катерина руками, подходя к сыну. – Давай подымайся! Хватит валяться. Поешь, так к Агафье Кольку своди. Живот ему посмотрит. Я договаривалась вчера с ней.
– Воскресенье же, – протянул Васька.
– То у тебя воскресенье. А, Третьяков твой еще два часа, как в кузню ушел.
– Грех в Рождество робить, – буркнул Васька.
– Тоже мне праведник нашелся! То нонешное Рождество. А наше в декабре было.
– Ваше уж давно на январь перешло, а вы все до Нового года его продолжаете отмечать.
– Тебя не спросили. Вставай давай.
– Ладно, ладно, чего сразу ворчать-то. Свожу, – проговорил Васька, присел и свесил ноги с ленивки.
Катерина взглянула на сына и, заметив на лице небольшой синяк, спросила:
– С кем опять чего не поделили?
– А-а, – махнул рукой тот и спрыгнул на пол. – Упал.
– Упал он, – проворчала Екатерина.
– Ну, мать, тебе все не так. Правду скажешь и то не веришь, – недовольно проговорил Васька.
– А ты правду часто ли говоришь-то, – в свою очередь заметила Оманова.
Сын чертыхнулся и отступил.
Подойдя к дому Чуровой, Васька увидел, что на крыльце приставлено
