– Говорят, в одном промышленном центре на западе Германии осудили больше восьмисот рабочих. Все проходили по одному процессу. Всех в каторжную тюрьму. На большой срок.
– А я слышал, что их было всего пятьсот. И еще больше ста даже не судили – убили тайком за убеждения.
– А что, правда у них такие низкие заработки?
– Ужасно низкие, и все ниже и ниже, а цены растут.
– Оформление оперного театра к сегодняшнему торжеству обошлось, говорят, в шестьдесят тысяч марок. Плюс по крайней мере сорок тысяч марок других расходов, да еще прибавьте убытки в связи с закрытием театра на пять дней из-за подготовки к балу.
– Милый семейный праздничек, день рождения, видите ли.
– Чудовищно, а ведь хочешь не хочешь, надо в нем участвовать.
Оба молодых иностранных дипломата, любезно улыбаясь, раскланялись с офицером в парадном мундире, подозрительно глянувшим на них сквозь монокль.
– О, тут весь генералитет!
Они вновь заговорили, лишь когда офицер в парадном мундире оказался вне пределов слышимости.
– Все они говорят только о мире, – горько заметил один.
– Интересно, надолго ли их хватит, – весело усмехнулся второй, кланяясь низенькой даме из японского посольства, шедшей под руку с великаном в морской форме. Рядом с ним она казалась совсем маленькой и очень изящной.
– От них всего можно ждать.
К обоим атташе присоединился господин из министерства иностранных дел. Молодые люди тотчас принялись восхищаться великолепием праздничного убранства.
– Да, это во вкусе господина премьер-министра, – слегка смутился господин из министерства иностранных дел.
– Но какой блеск изобретательности, – поспешили заверить его молодые дипломаты чуть не в один голос.
– Безусловно, – выдавил из себя господин с Вильгельмштрассе.
– Такого великолепия нигде, кроме Берлина, и не увидишь, – успел добавить один из иностранцев.
Господин из министерства иностранных дел секунду помедлил, потом вежливо улыбнулся. Наступила пауза. Все трое осматривались, прислушиваясь к праздничному шуму.
– Невероятно, – шепнул, наконец, один из молодых людей, на этот раз без всякого сарказма. Он был в самом деле потрясен и даже несколько подавлен окружавшим его великолепием. Воздух был насыщен благовониями и освещение так ярко, что ему слепило глаза. Чуть недоверчиво, но с благоговением он смотрел на мерцающие огни.
