Погода портилась на глазах. Заполненные июльским солнцем улицы вдруг потемнели, притихли и как-то враз наполнились тревогой. Асфальт, размякший от жары, запестрел неровными кляксами и в воздухе повис запах влажной пыли. Мокрые пятна суетливо расползались, дрожа они сливались в ручьи, и вот уже не ручьи – реки стремительно неслись по застывшему в бескрайнем заторе проспекту, сметая окурки, фантики и прочий городской мусор с мгновенно обезлюдевших тротуаров.
Ярко-синий «Пежо», ласково именуемый в народе «Пыжиком», безнадежно завяз в самом центре огромной пробки. Не дотянув до спасительного съезда каких-нибудь пару сотен метров, маленький, но гордый француз оказался заживо замурованным между сверкающей «Ауди», помятой «Киа» и двумя грузовичками с подмосковными номерами. Грузовички пытались прорваться в левый ряд, «Ауди» в правый, «Киа», та и вовсе заглохла. Перепутанные ряды сцепились насмерть, движенье обессилено замерло, и только дворники промокшего француза сердито перещелкивались на заплаканном лобовом стекле.
Владелица «Пыжика», красивая молодая дама по имени Александра, облокотившись о руль, уныло наблюдала, как потоки тропического ливня захлестывают полусонный город.
– Безумие какое-то, – в ровном приятном голосе не было ни раздражения, ни даже намека на недовольство. – Нас сейчас смоет. Хотя до конца месяца обещали без осадков, – подхватив пышные золотистые локоны, она ловким движением скрутила нарочито-небрежный пучок. – Манюнь, чего делать-то будем?
– Вешаться, – вяло отозвался с заднего сидения такой же низкий, но чуть более юный женский голос. – А еще можно общественным транспортом пользоваться. Как все цивилизованные люди.
Красивая владелица французского авто коротко вздохнула. Она любила младшую сестру, но вот уже лет пять спала и видела, когда же наступит тот волшебный момент, когда вздорный подростковый мозг сформируется окончательно, и в их семье наконец-то воцарится тишина и спокойствие. К сожалению, мнение физиологов на эту тему разнилось – одни отводили на сей процесс четверть века, другие уверяли, что и двадцати лет достаточно, однако были и те, кто отодвигал границы социальной неадекватности аж до тридцати годков. Подозревая, что столько ни она, ни родители не выдержат, Александра держалась стойко, утешая себя мыслью, что ежели нечто формируется столь долго, то что-нибудь разумное из него всенепременно да вылупится.
