Четыре года спустя. Лили 14 лет
Саша.
Нежная девичья комната, украшенная плюшевыми животными и множественными шторами и балдахинами. Большущая кровать с мягчайшей периной. Просто сладкий рай для нежного цветочка, который на самом деле был колючим дерзким кактусом с тяжелым детством.
– Ласточка, ну поговори со мной, родная, – приговаривала я, поглаживая каштановые густые волосы.
– Нет! – Лили, одетая в розовую пижамку, лежала лицом в кремового цвета подушку с руками по швам уже несколько часов, не говоря ни слова о том, что произошло. Она повернула голову на бок, чтобы набрать кислорода, а я тут же нырнула к ее раскрасневшемуся лицу и пропела.
– Если ты мне не расскажешь, то я не смогу помочь.
– Я уже взрослая, мама, и могу сама усмирить своих тараканов… – Лили вздохнула, – и ты все равно не поймешь.
Я погладила, все равно маленькую для себя, бунтарку по упрямой головушке и ласково произнесла.
– Ну хорошо, когда созреешь, скажешь. Оставлю тебя наедине с твоими усатыми дружками.
Я сделала вид, что встаю, и тут она выпалила то, что я никак не ожидала.
– Я влюбилась, довольна?! Только я НИКОГДА, слышишь, никогда не скажу тебе, кто он. Даже под страхом смерти, – моя крошка вдруг села по-турецки, скрестив ноги и руки, закрываясь полностью от меня. Но я-то прекрасно знала, что она еле сдерживает себя, чтобы не поделиться со мной своим самым сокровенным секретом.
– Ну почему же ты злишься, родная? Это же прекрасно? Первая любовь… первая любовь…
Я повторила последние слова с глубокой грустью, потому что не прошло ни дня, чтобы я не думала о циничном сероглазом инвесторе, которого искала во всех отражениях за собой, по которому невыносимо скучала, видев его столько долгих лет лишь украдкой, каждый раз убегая в ужасе от его ледяного взгляда и столько же мечтая вновь оказаться в плену его рук и необузданной страсти.
– Ма–ам… что у тебя с папой?
Неожиданно Лили задала свой любимый вопрос, который периодически спрашивала, заставляя меня каждый раз вздрагивать и опускать влажные глаза. Я стыдилась себя и своих чувств, остерегалась этого запретного влечения.
– Ничего, малышка… между нами ничего нет и быть не может, – говорю, а сама не верю ни единому произнесенному слову.
– Он очень страдает, я же чувствую, как и ты. Вы оба несчастны.
– И что же ты предлагаешь, м? Я не могу разрушить нашу семью. Все будет так, как есть. Это пройдет. Все всех устраивает, – я смазала покатившиеся по щекам соленые капли большими пальцами и крепко обняла свою почти родную дочь, которая начала задавать вопросы, залезающие под кожу болезненными занозами.
