…И эта нежность
не мелькнет
на коже рябью,
и крик любви не растворится, густотел,
и не сольются в пониманьи
взгляды
от непрерывной страсти наших тел.
Там,
где небо подпирают небоскребы,
на стыке крыш,
где млеют небеса
в вышине,
я пару слов
наскреб бы
и о тебе бы
строчку написал.
Все выше,
выше
мыслью в облака
залез,
воображение впустив.
Я, как поэт ничтожный, облакал
все многозвездье Млечного Пути…
…твое тело
не будет
мною
познано,
как и мир,
отягощенный
прозами.
Последнее,
что
сделалось, –
столба
стихотворного
ненависть!..
Мир
построен
на формальностях и частниках,
в нем
места нет
таким,
как я, – несчастненьким.
Мысль
в ночи,
трассируя трассой,
летит – последний издуманный ком;
нерва
слетела
морщиной с гримасы,
не зная, в конце поплакать о ком.
Я распался
как личность
и как тело,
теперь
знаю:
ночь – болотистая жижа!
Рассудок
в ней
рейтузится то и дело,
милая, поверишь?
Я выжил!
Я выжил!!!
Неба перетрушенный квартал
остался без
единого блика,
а это-
до
был
сосланный со рта
гнев,
губы разодрал до крика.
Больно –
не удар
по телу,
пинком судьбы и по асфальту волоком,
больно
мне
тогда,
когда
душу съела
твоих волос
колючая проволока.
Моя голова –
мой пистолет –
мое безумие,
рот плюется пулями правд,
глаза перемножают зумами
тысячи страниц и глав.
Лжегении развернули нейросеть,
из ламп многоликих остров.
Их утро никогда не сможет росеть
по-человечески просто.
Город
миллионом
огней-запонок
ночь
застегнул –
и стало –
за полночь.
Сквозь
бег
фонарно-пунктирный
вперился глазами я в бельма квартирные.
Огрызком
загубленных
фраз и синонимов
в бреду
шагаю
трехлистной симфонией,
пишу и пишу
за полночь снова.
В блеске фонарном нежится Слово…
Скажу тебе честно,
не говорил никогда так,
в стихах и письмах слова нет правды,
любовь моя – всего лишь каракуль
на листах бесконечно тетрадных.
Кривым размазана почерком,
полетом мысли везде, как в небе птицы,
любовь моя всего лишь очерком
пропала на полях страницы.
Облака, как сумерки, серокрылы,
Сумерки – облак серый нарост,
на твоем лице слезой застыл я,
чувства лирический гость.
Кое-как кое-где появляюсь,
и тут же
удушен в глазном беспробудном разрезе,
для тебя я чернила черпал из лужи,
из лужи поэзии.
Бывало, писал, не дойдя до прощания,
чуть лезвие мысли потрогав,
писал спеша, как будто завещание,
ломая персты о картавый иероглиф.
Сегодня и завтра не увижу звезд я
