С нашего конца прошло уже не меньше, чем несколько лет, все страсти превратились в тишь, но воспоминания все так же приходят ко мне при желании развлечь себя влюбленностью. Казалось бы, я столько перебрала возле своего лица губ, а запомнился лишь один, и не всегда яснеется, иронично это или вовсе печальная участь однолюба. Хочу подметить, что конец виднелся уже в самом начале зарождения больного союза, но каждый из своих побуждений решил поставить на кон свою судьбу и рассудок. Наша игра началась!
Я ненавидела уже при первом взоре в его глаза, они были настолько глубоки и черны, что мне приходилось сопротивляться своему желанию не смотреть в них вновь. Он славился дурной славой перед мной еще за несколько месяцев до нашего первого обмена словами. Мой страх таких мужчин всегда был основан на фактах и действиях, они были ужасающими по отношению к чувствам дам, и, несмотря на возраст, он уже побывал со многими, и, конечно же, внутреннее самолюбие мне кричало о том, что «мы на этом месте оказаться не должны!». И, чтоб не угодить в его чарующие кисти, я перевернула восхищение в жажду мести за женский пол и справедливости. Но запомните: «справедливость не хоминг[1], злость вернется, а доброта не всегда», – я убеждалась в этом раз за разом.
Решающая прогулка, мы раскрылись с искренностью перед друг другом, помню, как на закате, сидя у волнующейся речки, мы расположились на камнях, растягивая пойло. Он и я знатно перебрали, единственное, что я запомнила, – как, говоря о чем-то возвышенном и важном, я попросила обязательно запомнить на всю жизнь то, что я сейчас вымолвлю. Он сосредоточенно дал обещание, и я гордо произнесла. Слова были глубокими, они могли изменить всю последующую историю, но моя память оборвалась совместно с его. Встретившись следующим днем совсем иначе расположенными, мы поспешили обсуждать этот вечер, и что же вы думаете?
Мы оба запомнили фразу «только обязательно запомни!», а саму суть упустили оба. Хохот залил звонко улицу, наш смех соединялся в общее. Но, несмотря на сближение, я начала свои манипуляции с холода, мне сыграли в пользу его необразованность и неумение распознавать истинные мотивы. Поэтапно он раскрывал свои карты сам, приосанившись, с гордостью в интонации рассказывал о своих злодеяниях после акта с женщиной. И когда он начал влюбляться, я начала вставлять в тонкие струны души лезвия, которые при малейшем движении разрезали до обрывания эти струнки. Струнками являлись убеждения и его эго, то, на чем основывается личность!
