Вьюга кружит, кружит, вгрызается, хлещет, сбивает с пути. Будто земля на дыбы, а небо в топь. Сплошной буран. Не видать ни зги. Заледенели шкуры ездовых вóлков, тонут лапы по локоть, а они всё тянут, тащат мой полоз. Я рву их уши свистом плётки – им что птичий гвалт. «Куда ж вы, бесы! Стой, шальные, стой!» А-нет. Вожак наёршил холку, прижал широкую башку – не сдаст. Потуга, ещё, удар – санки вылетели на гладкое место. Озеро! Снег тут разметало, вóлкам едва до косточки. Ветер сильнее, да ну, и тАртар с ним. Я сваливаю с полозьев, достаю нюкло, шесты. Ослабляю упряжь. Волки тянутся, роют снег, ведут носами – ищут ближайший овраг. А я покуда ставлю чумку. Циновка, грейка, два-десять шестов, да шкурошитые нюкла, да на задку чумке – нут, чтоб ветром не разнагишало. Буде! Закидаю подол снегом и тащу с полозьев жрачку. Размотаю да делю… Не хватает. Истощал запас! А края-свету нет. Дорога до Тушита далека… По бурану лезть – не по травке бегать.
Прячу часть, прозапас. Даю, сколь можно. И себе беру меньше, чем брюхо хочет. Два сухаря да мороженая юшка. Сверху ковыряю мурцу – чтоб выжить. Волки, без драчья, пихают в себя жрачку. Я терплю, жду, когда растопит снег, согреет юшку. Жрать холодное – негоже. Я не волк, моим кишкам тепло потребно. Человек я…
И на том валюсь. Не снявши малицу, не стряхнув кысы. Последней думкой вижу батю, матушку, да слышу свой приказ: «Ларец доставить в кратчайший срок!». Я сдюжу! Довезу!.. И буду дома… Ждите! Я вернусь.
Под эти мысли засыпаю. И вдруг – как удар топором. Волчий грых. Я, взмокший, вылетаю вовне… Ведьма! Стоит, не смеет подойти. А волки круг берут и скалят зубы, рыком кроют…
– Обжжжа!
Осаживаю волков – не по что на Ледяную глотку драть. А она как будто не боится. Обожгла глазищами. Ух, бесовка! Хороша. Глаза да брови – черные, как ночи беспросветной топь. Волосы блестят, уложены под бастынгу, и рясны бисерные пляшут, блестками искрят, играют с вьюгой в «догони-отдай». Сама-то бледная, как снег, и губы почитай что синие, а щеки алые, как мой закат. Зубы белые, как частоколец ровные. Смеется надо мной! Рубаха – рыбьей кожи, ветром облепило груди, лобик между ног, а она как будто и не знает. На ногах – кысы, да бисером расшитые.
Придерживает рясну, чуть сгибается, как будто докричаться хочет:
