– Мы расстаемся, – эхом в пустой аудитории раздаются жестокие слова. Они будто перечеркивают последние полгода жизни.
Рейнард уехал всего на неделю, чтобы решить с отцом вопрос распределения. Он обещал, что сделает что угодно, чтобы остаться рядом со мной, пока я учусь в академии.
Но сейчас мне кажется, что его отъезд был чуть ли не в прошлой жизни. Столько всего произошло. Я предвкушала, как обниму его и утону в защитном коконе из рук!
Вместо этого в ушах звенит, и я пытаюсь понять, не ослышалась ли. Делаю шаг навстречу Рейнарду. Но его высокая широкоплечая фигура замирает в дверном проеме. Весь его вид говорит о том, что к нему не стоит приближаться, я чувствую, как из него струится черная магия. Это заставляет меня попятиться.
Вглядываюсь в пронзительно-зеленые глаза того, кто еще неделю назад уверял меня, что он сделает меня своей женой, кем бы я ни была, что бы ни сказал его отец. Я доверилась, открыв свое сердце, чуть было не раскрыла главный секрет своей семьи.
Слава Всемудрому, не успела. Как я могла вообще подумать о том, чтобы рассказать об этом потомственному темному инквизитору! Правду говорят, у них нет сердца. Они не умеют сочувствовать – только используют тех, кто им интересен, а потом выбрасывают человека, словно использованную салфетку.
Почему именно сейчас?! Когда я осталась одна. Когда мой брат, единственный родной человек, не смог сдержать оборот, и королевские инквизиторы заарканили его на месте. Они даже не дали ему возможности попытаться вернуться в человеческую форму. А я не успела к нему.
Качаю головой, будучи не в силах принять, что Рейнард мог поступить со мной так. В груди закипает обида и разрастается боль.
– Глупышка Лейра, неужели ты правда думала, что между ведьмой, даже светлой, и инквизитором может быть что-то серьезное? – легкая пренебрежительная ухмылка искривляет красивое лицо, которого я так любила касаться в минуты нашего уединения.
Сжимаю пальцы, слишком поздно понимая, что в руке колба из тончайшего гремлиновского стекла. Она с хрустом ломается, и осколки впиваются в мою ладонь. На мгновение мне кажется, что Рейнарду не все равно, но потом он бросает все тем же ледяным тоном:
– Обратись к лекарю, – и выходит из аудитории.
Все еще в оцепенении перевожу взгляд на руку и смотрю, как по ней стекают крупные темно-красные капли, впитываясь в белоснежный манжет формы и падая на паркет из беленого дуба. Боли в руке нет – она вся в груди. Безумно жжет, вызывая желание вырвать сердце, чтобы не чувствовать.
