Часы над стойкой регистратуры показывали начало четвертого ночи. Пиканье аппаратуры разносилось по всему этажу. Люминесцентные лампы, несмотря на неистовую яркость, совсем не освещали длинный коридор, куда выходили стеклянные двери палат.
Лея, не таясь, миновала дежурную медсестру, когда та принялась перебирать карты пациентов, стоящие на полке в дальнем углу. Пройдя коридор почти до конца, девушка вошла в предпоследнюю палату и плотно притворила за собой дверь. Здесь было уже по-настоящему темно, а к пиканью добавился монотонный шорох системы искусственного дыхания.
На пациента, окутанного трубками и проводами, было тяжело смотреть. Даже энцефалограмма не показывала признаков жизни.
У изголовья кровати, держа дорогого человека за руку, на жестком стуле сидела девушка. От звука шагов она вздрогнула и подняла голову.
– Это Вы? Вы звонили мне? – спросила она невнятным со сна голосом.
– Да, – ответила Лея.
– Как Вы сюда вошли? Я все ждала, что меня предупредят. Я ждала Вас днем. А теперь уже завтрашним утром.
– Я смогла войти, потому что меня ждали. Днем я прийти не могла. День не моя вотчина.
Лея оглядела палату. В углу стояло одно единственное мягкое кресло, где видимо несчастная девушка и спала, ожидая, когда её любимый или очнется, или на консилиуме решат отключить аппаратуру. Дальнейших расходов страховка не покрывала.
– Я присяду, – сказала Лея, направившись к креслу, – это может занять много времени. Очень. Не тревожьте меня, несмотря ни на что.
Девушка торопливо закивала, поднимаясь на ноги, но не желая отпускать руку возлюбленного. Таинственная, но долгожданная незнакомка, позвонившая накануне и предложившая помощь, уже успела устроиться в кресле, так и не сняв верхней одежды. Она откинула голову на спинку и закрыла глаза.
Унсу сидел на обломке стены, которая возможно была частью здания, если здесь когда-то были дома. Кругом простирались развалины. Что это было? Город? Не похоже. Больше это напоминало заброшенные декорации.
Буквально на глазах небо из темно-красного стало почти черным. Тяжелые тучи нависли низким давящим потолком. И воздух опять стал совсем неподвижным. Оно и к лучшему, иначе на этом кладбище неведомой цивилизации стало бы невозможно дышать от завесы пыли. Грязно-серая и мелкая-мелкая, она была всюду. Толстым ковром покрывала все в этом мире. И даже люди казалось, были припорошены ею.
