Асия
– Мы тебя слушаем, девочка, – хмуро произносит директор и поправляет очки на переносице. – Рассказывай. Что случилось? – окидывает меня внимательным взглядом и изображает готовность слушать, чуть откинувшись в своём высоком кожаном кресле.
Но это он, прочие присутствующие совершенно иного мнения.
– Да что она может такого рассказать? – возмущается стоящая напротив госпожа Дикмен. – Ни одно сказанное слово не может оправдать причинённый моему Каану вред! Мой бедный мальчик попал в больницу! У него сломан нос! И кто знает, какие ещё травмы! А скоро выпускные экзамены, между прочим! Если он теперь не сможет вовремя подготовиться? Как он поступит в университет? – машет руками в разные стороны, источая праведное негодование. – И всё из-за этой вашей хулиганки!
Я на секундочку ей даже верю. Но потом вспоминаю, что упомянутый «бедный мальчик» – это больше семидесяти пяти дюймов[1] живой дури и ходячего хамства, он же драгоценный избалованный ею сыночек, который и со здоровым носом ни к каким экзаменам никогда не готовится, поэтому моя начавшая было просыпаться совесть тут же засыпает снова. Сцепляю пальцы в замок. Отворачиваюсь. Смотрю исключительно в окно. Если я что-то и усвоила за все последние годы, так это то, что в элитной школе «Бахчешехир» стукачам и нытикам нет места.
Не то потом ещё дороже обойдётся…
Там, в отражении стекла, я сама. Бледная, с растрёпанными тёмными волосами, взъерошенная и помятая, как самая настоящая ворона. Одежда тоже оставляет желать лучшего. Красный галстук съехал набекрень. Рубашка лишилась нескольких пуговиц, и теперь вырез в районе декольте выглядит чрезмерно откровенно. На воротничке заметны несколько пятен чужой крови. Чулки порваны. Босиком. Не помню, в какой именно момент я лишилась обуви. Тогда это совершенно не казалось важным.
А теперь…
– В одном моя жена права, – подхватывает пылкую речь женщины сидящий поблизости от неё господин Дикмен. – Оправдания ни к чему. Пусть каждый сам несёт свою ношу. И платит по счетам. Каан поправится, – почти радует меня монотонностью и адекватностью своей речи. – Но… – замолкает, вперив в меня брезгливый взгляд, полный отвращения, а продолжает через короткую паузу с отчётливыми мстительными нотами: – Мы подадим заявление. Пусть полиция разбирается.
