Шторм не утихал второй день кряду. Капитан, его помощник и десять пассажиров – все «население ковчега» со странным для такой развалины, как эта прогулочная яхта, именем «Сирена» расползлись по своим каютам, кто спать невозмутимым и спокойным сном праведника, кто столь же невозмутимо потреблять дорогой виски, ловя бокалом горлышко бутылки, кто страдать до рвоты от нескончаемой, изматывающей качки.
Некоторым из бедолаг, а именно мне, пришла в голову, надо полагать, под вой разъяренного ветра чрезвычайно счастливая мысль – порассуждать о жизни и о Боге, тем самым коротая драгоценное время, беспощадно пожираемое стихией, когда все остальные занятия бесплодны в виду неустойчивого положения земли, извините, палубы под ногами и перегруженной работы возбужденного до предела мозжечка.
Накрепко пристегнув себя к хромированным поручням узкой койки ремнем и галстуком (что оказалось под рукой), я смог расслабиться телесно и предаться возведению многосложных и многоярусных философских конструкций, затратив при этом уйму душевных сил на извлечение из глубин подсознания необходимых «кирпичей», что в сопровождении хохота самого морского дьявола, глухо лупящего в борт плетьми волн, создавало дополнительные сложности с концентрацией внимания, как это бывает у начинающего канатоходца, и жонглированием (им же) отдельными мыслями, находясь все на том же «канате».
Итогом посещения собственного «цирка сознания» стали следующие гиперболы. О чем человеку говорить с Богом, если Бог знает все, а Человек – ничего? Только слушать.
О чем душе говорить с Богом, когда душа, как часть Его, знает также все? Только молчать.
Тогда кому и когда разговаривать с Богом? Разговор с Богом – это бытие, существование самого Бога на всех планах.
Я удовлетворенно улыбнулся, мне показалось, что сейчас, прыгая по бушующему морю в этом откровенно ненадежном корыте, я отыскал смысл жизни, вернее сказать, подобрал его определение. Надо бы записать, удержать в голове, которая беспрестанно билась о переборку, столь ценную «находку» не получится. Я поискал глазами что-нибудь, что могло бы заменить мне письменные приборы, но все подходящее давно было сброшено стихией на пол и перекатывалось внизу, куда взор мой проникнуть не мог. Пошарив в карманах, хвала Небесам, я обнаружил ключи от дома и, на секунду задумавшись, решительно приступил к порче имущества Капитана, владельца «прекрасной «Сирены», которая незаметно для себя в пылу борьбы с солеными накатами обрела наколочку на пропитанной олифой доске, сделанную неверной рукой, но мудрым (как мне хотелось думать) сердцем: «Твоя жизнь, Человек, и есть разговор с Богом».