Он полз по этой лестнице вверх, проклиная свою глупость и беспечность, так ему не свойственные обычно. Но «обычной» эту ситуацию назвать было трудно. Сколько уже прошло времени, как оказался здесь, он не помнил, да, собственно, даже и не думал об этом. Время здесь, в глубине горы, переставало иметь какое-либо значение. Батарейки в фонаре уже давно «сдохли», еще когда он только обнаружил эту чертову нескончаемую лестницу. Слава Богу, во фляжке оставалось еще немного воды. Но и она скоро уже закончится. Следовало экономить. При воспоминании о воде, у него перед глазами, как специально по заказу, стали вставать все речки, ручьи и водопады, какие он когда-либо знал или видел в своей жизни. Во рту сделалось сухо и горько, словно там все обработали наждачной бумагой, потом вдобавок еще и засыпали пеплом. Рука сама потянулась к поясу, где была прицеплена фляжка с остатками воды. Усилием воли он заставил себя не притрагиваться к ней. Совсем недавно он уже делал один глоток. Недавно? Или уже давно? Он не мог бы сказать этого самому себе. Но терпеть следовало, как можно дольше.
В голову пришла вдруг горькая мысль. Вот он тут сдохнет, под этой проклятой горой, и ни один человек в мире не хватится, не вспомнит о нем. Ну если только через месяцок другой, кто-то с работы встрепенется. Мол, был такой егерь, да куда-то сгинул. Может сбежал от скучной жизни, а может по белу свету пошел искать неведомо чего, кто их знает, этих «бывших». Потом сам себя одернул. Неправда. Вспомнят, и хватятся, и искать кинутся. Те люди, которые для него в последнее время стали почти что его семьей. Конечно, не той семьей, которую следовало бы иметь мужчине в его годы, но все же. Кажется, при воспоминании о них ему даже полегчало как-то, и пить уже хотелось не так сильно. Но предаваться мечтам и воспоминаниям сейчас было не время.
Сделав над собой усилие, он принялся карабкаться дальше, напрягая зрение слух и обоняние, стараясь уловить хоть малейший запах свежего воздуха или услышать звук капающей воды. А если очень повезет, то и серое пятнышко над головой, говорящее, что там, впереди уже выход на поверхность. Но все старания были тщетны. По-прежнему, густая, как черная дыра, тьма и глухая ватная тишина… Руки и ноги саднили нещадно, ладони были влажными от собственной крови, выступающей из-под поломанных и содранных ногтей. Но все это было пустяками. За свою жизнь ему приходилось побывать в очень серьезных переделках, и боль его не пугала. Пугала только бездушная пустота, которая царила вокруг, и словно вампир, впиваясь в него своими хищными зубами, вытягивала из него жизнь каплю за каплей.
