В этом городе за свои неровные пятьдесят лет он никогда не был. Узкие средневековые улочки, стрельчатые окна серых, словно сжавшихся от влажного тумана, домов. Лютеранская кирха на окраине рыночной площади рыбьей костью красной колокольни одиноко летела в небо, встречая и провожая острым шпилем рваные балтийские облака.
Мишаня всматривался в непривычные силуэты малолюдных улиц, дорисовывая в памяти рассказы школьного учителя о буйных рыцарях, шумных площадях и разноликом народе на рынках. Он любил историю за краски, лица, движение людей и событий, и теперь, когда окунулся в неё полностью, вдруг ощутил их настоящее дыхание. Тени прошлого сновали вокруг, не давая опомниться и он шёл вперёд, вслед за ними, словно заговорённый, боясь оторваться от людской толпы, стать одиноким путником..
Кто знает, почему именно здесь, на приморской площади, его душа бросилась в глубину омута памяти, погружаясь в те далёкие дни, когда мальчишеская жизнь только-только начиналась.
Мишаня присел на ближайшую лавочку под старыми, уже цветущими липами. Ему просто захотелось уйти назад, туда в своё время, хотя бы на миг, на секунду, чтобы ощутить его, проживая дни снова и снова.
Своё детство он запомнил отдельными картинками, которые слившись в яркую киноленту, неотступно жили с ним все годы. Время от времени они возникали в памяти так точно, будто он вновь и вновь переживал те самые минуты. Чудился порою запах, цвет, но не было возможности побывать там, в далеком времени, чтобы убедиться – это не сон и не видение, а то, что когда-то он пережил и перенес…
Наш дом на улице Сапёрной в 60-е гг. Осень. Отец приехал на обед…
Бревенчатый одноэтажный маленький дом на две комнаты и тесную кухоньку располагался в самом центре Хабаровска, который еще не застраивался тогда в этой части. Он напоминал зеленый островок среди каменного моря домов, потому что был окружен деревьями сада и небольшой вязовой аллеей, шедшей в небольшой низине подле него. Его потемневшие стены пережили столько, что этого хватило бы и на целый поселок, но, увы, они рассказать теперь не смогут.
Мишаня рисовал в памяти эти строки в основном для себя, потому как решил однажды, что если доживёт до преклонных годов, то приятно будет побывать там, в прожитой жизни, которую невозможно ни повторить, ни обменять на что-либо лучшее, кроме Другой стороны времени..
