Оборотень

Человек в море никогда не бывает одинок.

Эрнест Хемингуэй

– В конце концов, это всегда кровь. Что у нас еще есть?

Черная геометрическая дыра в стене тасует картинки тонкими сбитыми руками картежника, невесомыми скрытными руками фокусника. Глупые картинки. Магнетические картинки. Там, на неведомых дорожках, неисповедимых путях крошечные людишки размером с аршин плюют и плюются словами, словно отравленные пульверизаторы. Ящик Пандоры – монолитный кусок камня. Набитый дерьмом кусок пластика. Они говорят. Я отдыхаю. Они живут. Я отдыхаю. Они убивают друг друга. Я отдыхаю. Кто из нас впал в телевизионную кому? Я один. И мои единственные друзья – плоские, точно ленты червей и гимнасток, ладони, листы, лезвия – сожители мои и сокамерники – сотельники – напоите же меня своим дешевым вином!

Кай, развалившись в облезлом кресле, как облезлый пес, рассмеялся. Влажный короткий выхрип, словно цветок расцвел или пар на морозе. И еще, и еще звук, маятнично-мерный, назойливо-ровный, шлепок, и еще, и еще шлепок, сухой звонкий плоский удар, и еще, и еще удар…

– Кай! Прекрати это, Бога ради!

– Что – это?

– Ты сводишь меня с ума!

– Зачем мне это, ты и сама неплохо справляешься.

– Прекрати стучать своим долбаным тапком мне в мозг!!!

– Я стучу себе в пятку, твой мозг меня не интересует.

– Маленький Мук, блядь!

– Маленькая сучка!

– Какой же ты все-таки идиот… И вообще, вали отсюда!

– Это настолько же моя комната, насколько и твоя. Ты, кажется, чем-то недовольна, принцесса, вот сама и вали.

– Зачем тебе один тапок и где второй? Что ты ходишь как придурок все время?

– Зачем теперь спрашивать?

– Когда-нибудь я его выброшу.

– Только посмей.

– Или даже прямо сейчас!

Закрытые двери могут спрятать все, кроме звуков возни, кроме голосов.

– Ма-а-а-ма!

Кай выдернул шнур из розетки, точно хвост слону оторвал – тень бросилась на обои, как обезумевший зверь. Она рассекла стену надвое – одинокий язык черного пламени, отблеск костра в первобытном мраке. Она звенела в гулкой тишине ночным ветреным шорохом, адским лязганьем цепи Цербера, бросая вслед уходящему брату такие убогие ругательства, какие в ответ порождают только презрение. Ржавые злые черенки осыпались у него за спиной звоном разлетающихся монет. Но слова безобидны, когда повторяются. Ты – черная дыра, Герда. Ты – черная дыра!