Миха просто жил. Он бы многое поменял в своей жизни, будь у него волшебная палочка, золотая рыбка или что-то из подобной ерунды. В первую очередь он бы сделал так, чтобы его отца не было бы вообще или чтобы им был другой мужчина. Отец был самым презираемым человеком для него. Миха считал, что он портит жизнь всем, кто его окружает. Нет, он не был алкоголиком. Ведь это всегда считается первопричиной. Он просто был трутнем.
А вот мать Михаил то ли любил, то ли просто жалел. Он сам не понимал, что это: любовь или жалость. Он осуждал ее за мягкость характера, за навязчивую заботу.
Но и видел, что она не для себя живет, а для него и для отца.
Сегодня юноша проснулся раньше обычного, но заснуть снова не смог. Мысли не давали покоя. Вообще последнее время тревожность его не покидала. Уже весна, а значит скоро экзамены. Как сдаст? А что потом?
Он не был двоечником, но не был и отличником. Сейчас по всем сдаваемым предметам бесконечные тесты. Голова идет кругом. И на дом задают много. Вчера дописал сочинение в первом часу ночи. «Надо будет перечитать на перемене», – решил Миха, так как дописывал уже на автопилоте.
Скидав учебники в портфель и быстро позавтракав молоком и хлебом с вишневым джемом, Мишка побежал в школу. До звонка было еще полчаса. Но надо было у кого – нибудь из девчонок списать английский. До него вчера очередь так и не дошла.
– Ты почему такой взъерошенный, – спросила техничка тетя Оля, улыбаясь. – Боишься опоздать?
– Здравствуйте, тёть Оль. А кто из наших пришел уже?
– Здравствуй, здравствуй. Да Горохова видела только. Тоже, как и ты, волосы торчком, хвост крючком.
– Что?!
– Расчешись хоть, а то насмешишь одноклассников –то, – смеялась тетя Оля.
Миха посмотрел в зеркало в гардеробной. На голове была катастрофа. Волосы давно требовали стрижки. Длинные русые пряди торчали бог знает как. Мишка пригладил их рукой, причесал пальцами. Стало лучше, но не намного. Расчески с собой он не носил.
– Ну и ладно, – с досадой сказал он и поплелся в класс.
Торопиться было некуда. У Горохова не спишешь. Он что называется «три пишем, два в уме». Иначе говоря, двоечник, которому из жалости ставят тройки. И пришел он раньше по той же причине, что и Миха. Это к гадалке не ходи.
Когда он зашел в класс, Горохов оживился:
– О, привет, Мишань. Дай что-нибудь списать, а…, – Пашка смотрел умоляюще.
