1.
Кажется, года два или, может, три назад, оказавшись без какой-либо особой надобности в дальнем, редко посещаемом, углу нашего сада – в том месте, где из хаоса поднявшейся едва ли не в человеческий рост травы торчат ржавые обломки разбитого некогда еще моим отцом огуречного парника, – я неожиданно встретил ее, нечаянно увидел такой же, какой она и была в моем детстве, ничуть не потерявшей, в сравнении с теми, давними временами ни в размерах, ни в насыщенности причудливой своей окраски…
Это была гусеница – длинная и толстая, с палец, личинка среднего винного бражника (Deilephila elpenor) – довольно крупной ночной бабочки, залетающей порой из темноты в наши распахнутые окна.
Как и большинство ночных чешуекрылых, взрослый винный бражник сравнительно невзрачен (хотя и симпатичнее своих ближайших собратьев). Иное дело – собственно гусеница. Матово-серое, порой почти черное с едва заметным зеленоватым отливом плотное тело набрано из нескольких сопряженных тюбингов, украшенных, в свою очередь, прихотливой сеткой разводов. Парные ряды ярко-черных пятен по бокам на двух передних кольцах превращаются в четыре больших круглых фальшивых глаза благодаря белым дугам нарисованных век или, скорее, бровей… Под стать внешности и поведение: ровное уверенное движение мускулистых перетяжек без суеты и кольцеобразных метаний, обычных для личинок какой-нибудь беспечной капустницы…
В детстве я почему-то воображал, что эта гусеница одета в парадную форму морского офицера – подобную той, в которой отец отправлялся раз в месяц на дежурство в свое загадочное Управление… Кажется, подсознание подбросило мне этот образ не от одного лишь колористического сходства. Гусеница повадками и впрямь походила чем-то на моего отца – уже упомянутой неспешностью, а также и какой-то беззащитной прямотой, бесхитростностью, с которой она всякий раз двигалась вперед, с неизбежностью открывая себя взорам друзей и недругов и ничуть не выказывая обескураженности длиной и неопределенностью предстоящего ей пути…
В полном соответствии с предписаниями энтомологических справочников обитали сии безмолвные спутники моего детства на иван-чае – благо, его у нас в саду росло до дури. Этот неприхотливый цветок, по всему, нравился тогда не одним только бражникам, но и мне тоже – в принципе, люблю я его и сейчас. Едва ли не замирание сердца всякий раз вызывает у меня этот вид из окна автомобиля или же пригородной электрички: проплывающие мимо островки цветущего иван-чая на каком-нибудь лишенном деревьев склоне, давнем пожарище или лесной проплешине. Как-то фантастически нереален над зеленым фоном этот нежно-фиолетовый туман, словно бы пришедший из иного измерения, где правят отличные от наших законы колористической сочетаемости. (Замечу, что подобный же оттенок имеют обводы крыльев и брюшко взрослого винного бражника – делая его как бы частью пейзажа и награждая, благодаря этому, соответствующим экзистенциальным профитом…)
